Спартак. Рафаэлло Джованьоли
пот.
Арторикс, заметив его страшное потрясение, шепнул ему:
– Мужайся!
Это слово привело рудиария в себя. Он огляделся вокруг и, сделав над собой страшное усилие, сказал Сулле:
– Но… позволь напомнить тебе, славный и счастливый диктатор… ведь я уже не гладиатор: я – рудиарий, стало быть, свободный человек, и занимаю только должность ланиста в твоей школе гладиаторов.
– Ха-ха-ха! – разразился Сулла пьяным, сардоническим хохотом. – Вот каков наш храбрый Спартак! Струсил! Боится смерти! Презренное отродье – все эти гладиаторы!.. Но, клянусь палицей победоносного Геркулеса, ты будешь сражаться! – Он стукнул по столу кулаком и принял свойственный ему повелительный вид. – Кто тебе даровал свободу, трусливый варвар? Разве не Сулла? Так Сулла же приказывает тебе драться, и ты будешь драться! Будешь! Клянусь всеми богами Олимпа!
Страшные мысли и чувства кипели вулканом в голове и душе Спартака, пока он слушал эти слова, и отражались в горевших глазах и на лице, которое то вспыхивало, то покрывалось мертвенной бледностью, между тем как все мышцы его судорожно вздрагивали. Раза два или три он готов был схватить меч одного из убитых и с яростью тигра броситься на Суллу, чтобы изрубить его в куски, прежде чем присутствующие успеют вскочить с места. Но всякий раз он каким-то чудом сдерживался.
Наконец, измученный этой нестерпимой душевной борьбой, он стряхнул с себя оцепенение и со вздохом, более похожим на рычание дикого зверя, почти безотчетно, схватил щит одного из убитых и надел его на руку. Взяв другой рукой меч, он обратился к Сулле и закричал громовым, дрожащим от гнева голосом:
– Не трус я и не варвар, и буду драться, чтобы доставить тебе удовольствие, Луций Сулла, но клянусь тебе всеми твоими богами, если, по несчастью, я раню Арторикса…
Пронзительный крик женского голоса остановил безумно-смелое слово, которое готово было сорваться с уст рудиария, и отвлек внимание всех присутствующих в ту сторону, откуда он раздался.
В глубине триклиния, позади обеденных ложей и за спиной Суллы, находилась дверь, скрытая зеленой драпировкой, как и другие двери, которые вели из триклиния в различные покои дома. На пороге этой двери неподвижно стояла Валерия, бледная как полотно.
Спартак находился у нее, когда прибежал раб звать его к Сулле. Этот зов в такую пору удивил и встревожил рудиария, но еще более испугал он Валерию, подумавшую, что Спартаку грозит большая опасность. Поэтому, повинуясь единственно своему чувству к фракийцу и не заботясь ни о правилах приличия, ни об осторожности, она тотчас призвала своих рабынь, велела одеть себя в белоснежную тунику, украшенную розами, и направилась по длинному коридору, который вел из ее комнаты в триклиний, где проходила оргия.
Идя туда, Валерия намеревалась явиться веселой, расположенной забавляться, но на бледном и расстроенном лице ее слишком ясно читались волновавшие ее заботы и страх.
К тому же в дверях, за драпировкой, ей пришлось, с ужасом и негодованием, присутствовать при варварской