Двадцать писем Фебу. Виктория Травская
для остальных законам, применяются заведомо более жёсткие требования – навязшие в зубах двойные стандарты. Ты можешь быть не Бог весть каким учеником или студентом, но если ты предсказуем, то остальные закроют глаза на твои очевидные огрехи, для них ты свой. И наоборот: если тебе хватает дерзости игнорировать навязанную тебе систему отношений как неподходящую, тесную для твоих возможностей – ты враг, и тебе надо обрубить голову или ноги, чтобы втиснуть в пределы общественно одобряемого поведения. Голову или ноги: лишить жизни или обездвижить. Так работает прокрустово ложе общественного одобрения и порицания.
Мы одиночки. Но мы никому не хотим зла – чаще всего, напротив. Просто наш modus operandi, наш алгоритм иной, нежели тот, к которому все привыкли. Ведь, в сущности, норма – не что иное, как социальная привычка. Любая привычка – производное от лености ума, не желающего причинять себе беспокойство поиском иных решений уже однажды решённой задачи. И правда, зачем? Норма – это горизонт посредственности. Ей неведомо, что способов решения может быть множество и что эти способы сами по себе суть задачи. Что от того, какой из способов решения мы выберем, дальнейшее зависит в неменьшей степени, чем от самого результата. Потому что результат – это не только количество. Это не окончательный итог, а только промежуточный финиш в непрерывной цепи событий.
Мы одиночки. Нам необходим простор – ментальный полигон, чтобы выстраивать и испытывать новые алгоритмы, отдельные из которых, наиболее жизнеспособные, потом пробьют себе дорогу к остальным. Эти наши усилия неочевидны, причём зачастую неочевидны для нас же самих. Во всяком случае, мы их не всегда вербализуем, не заключаем в рамку слов. Чаще всего они живут в нас в виде ощущений, потребностей, слишком сложных, чтобы быть облечёнными в слова. Но они есть. От них захватывает дух. Мы не сумасшедшие – напротив, мы абсолютно рациональны. И только усилия самодовлеющего большинства привязать нас к колышку на общечеловеческом пастбище превращают нас в безумцев. «Зачем, зачем вы меня лечили? Бромистые препараты, праздность, теплые ванны, надзор, малодушный страх за каждый глоток, за каждый шаг – всё это в конце концов доведет меня до идиотизма. Я сходил с ума, у меня была мания величия, но зато я был весел, бодр и даже счастлив, я был интересен и оригинален. Теперь я стал рассудительнее и солиднее, но зато я такой, как все: я – посредственность, мне скучно жить… О, как вы жестоко поступили со мной! Я видел галлюцинации, но кому это мешало? Я спрашиваю: кому это мешало?»
Мы одиночки. Мы никогда не сбиваемся в стаи. Единственная приемлемая для нас стая – Всемирная Паутина, хвала Цукербергу или кто там изобрёл эту потрясающую штуку! Вот она-то как раз для нас. Только здесь, не рискуя своим личным пространством, мы можем встретиться и поговорить. Проблема в том, что нам редко, крайне редко удаётся договориться. Мы способны спорить до хрипоты, или жёлчно высмеивать оппонента, или не менее жёлчно молчать, и это молчание способен ощутить