Молчанием предаётся Бог. Ольга Черниенко
не понимали величайших государственных трудностей, создаваемых русским пространством, – рассказывает писатель, публицист, философ Иван Ильин, – русским климатом и ничтожной плотностью русского населения. Они совершенно не разумели того, что русский народ является носителем порядка, христианства, культуры и государственности среди своих многонациональных и многоязычных сограждан. Они не желали считаться с суровостью русского исторического бремени (на три года жизни – два года оборонительной войны) и хотели только использовать для своих целей накопившиеся в народе утомление, горечь и протест. Они не понимали того, что государственность строится и держится живым народным правосознанием и что русское национальное правосознание держится на двух основах – на православии и на вере в царя. Как «просвещенные» неверы, они совершенно не видели драгоценного своеобразия русского православия, не понимали его мирового смысла и его творческого значения для всей русской культуры…
На этой политической близорукости, на этом доктринерстве, на этой безответственности была построена вся программа и тактика русских революционных партий. Они наивно и глупо верили в политический произвол и не видели иррациональной органичности русской истории и жизни».
Одним из первых идейных борцов с «проклятым царизмом», мечтавшим «похоронить самодержавие», был Петр Яковлевич Чаадаев, создатель «Философических писем», в которых он заявил о неполноценности русского народа и всей России. «Все народы мира выработали определенные идеи. Это идеи долга, закона, права, порядка… Мы ничего не выдумали сами и из всего, что выдумано другими, заимствовали только обманчивую наружность и бесполезную роскошь». И виновно в этом, по мнению Чаадаева, православие. Если бы Россия приняла католицизм, все было бы «как у них». Чаадаев послужил прообразом Смердякова в романе Достоевского «Братья Карамазовы»: «я всю Россию ненавижу», «желаю уничтожения всех солдат», «…как было бы хорошо, если бы в 1812 году умная нация французская покорила бы глупую нацию русскую и присоединила к себе…».
Пушкин, видевший, как много людей в начале XIX века одурачено масонской пропагандой, писал: «Гордиться славою своих предков не только можно, но и дóлжно; не уважать оной есть постыдное малодушие»; «Простительно выходцу не любить ни русских, ни России, ни истории ее, ни славы ее. Но не похвально ему за русскую ласку марать грязью священные страницы наших летописей, поносить лучших сограждан и, не довольствуясь современниками, издеваться над гробами прáотцев».
Главной заботой революционных демократов был якобы «забитый русский народ», «стонущий под гнетом крепостничества», который, как призывал революционер А. Герцен, следовало «немедленно освободить», а также «разрушить все верования, разрушить все предрассудки, поднять руку на прежние идолы, без снисхождения и жалости»!
Однако, уезжая в Лондон, этот «пламенный борец» за свободу народа своих собственных крепостных