Мельница Морквина. Валентин Вадимович Бердичевский
Верно, едут. А тут ты! Ну, чего тебе не хватает? Ведь я тебя из безродных упырей подобрал, на груди взлелеял. Вот, думал, верный мне в старости помощник, опора моя и надежда. Женился бы на принцессе, увез ее в Лиаргиль. Через месяц-два умертвил бы короля Риана, и все. Ты новый король! Пока мазь оборотная не кончится – весь остров наш!
– Но я не хотел,– Спилгрим опустился на четвереньки. От страха перед хозяином натянул мантию на голову.– Само как-то вышло. Этот Кайден меня сразу невзлюбил, как только я в принца обернулся. Я его сюда заманил и в люк сбросил. Спустился проверить, а он еще дышит. Ну, слаб я, слаб! И отпил-то всего ничего, что добру пропадать?
– Ну, ты урод! Вот, что значит – приемыш, не родная кровь. Найдут его инквизиторы мертвого с укусами на шее – вот им и доказательства. Что с трупом делать?
– А пусть в подземелье лежит. День-два и мыши летучие обглодают. А что им не по зубам, крысы местные догрызут. Одежду с него, чтоб по ней не опознали, я снял, в саду зарыл.– Спилгрим приободрился, выглянул хитро из-под мантии.– Все шито-крыто, я вампир тертый.
– Ладно,– Оркмахи встал, устало махнул рукой.– Идти мне надо. Супруга ожидает. Как-никак, королева-мать. Ты существо злое, бессердечное. Тебе не понять – есть что-то в этом, в счастье тихом, семейном…. Я уж и привыкать начал. А ты еще посиди, подумай крепко. Вот, винишком заморским побалуйся. Оно, хе-хе, куда крови краснее…
– Вино не кровь,– вампир тяжко вздохнул,– много не выпьешь…
– А ты постарайся. А не то я тебя сам на куски изрублю, в землю зарою и в каждый кусок твоего нечестивого тела кол осиновый вколочу!
Спилгрим торопливо, давясь от отвращения, припал к кубку с вином, начал пить и красные струи, будто кровь, полились на белоснежную мантию.
– Ведь можешь, когда хочешь,– примирительно сказал оборотень. И, уже закрывая за собой тяжелую низенькую дверцу, закончил нараспев.– А поверх кусков твоего тела сад розовый разобью, и поливать стану. Люблю я розы, особенно красные. Утром букет срежу, еще с росой прозрачной и супруге моей, на шелковые подушки. Чувствительно! И детишки, детишки румяные пусть в цветнике резвятся, девушки поют, хороводы водят. А ты лежи, милок, слюнки пускай, не в силах из могилы подняться. Страдай за жадность свою неуемную…
глава седьмая
В замке
Масло в фонаре кончилось, но теперь в нем уже не было надобности. Тимофей прикрыл за собой дверь в подземелье, спрятал фонарь в нише стены и огляделся.
Сумрачный каменный тупик без окон и дверей, метрах в пятнадцати впереди выходящий в широкий переход с высокими сводчатыми стенами.
Где-то за поворотом, на стене горел, потрескивая, факел. Отблески невидимого огня, красноватыми сполохами играли на черных бугристых камнях. Было тихо. Башня казалась нежилой.
Тимофей подошел поближе к огню и только теперь, как следует, оглядел свой наряд. Нечего было и думать, как советовал Морквин, выдавать себя в нем за заморского принца-жениха. Даже до пребывания в подземелье он мог сойти разве что за удачливого старьевщика.
Эти желтые