Там, куда я ухожу. Александр Викторович Варенников
глотками попивая чай. – Был уверен, что это мы на него настучали. Угрожал, да я ведь не боялся. Думал, сам за себя смогу постоять, если что случится. Ружье в доме имеется, и рука не дрогнет. Но он же… шакал. Замолчал сначала. Перестал пьяный к дому заявляться. К Маше перестал лезть. И тут дошел до точки.
Отец Марии говорил спокойным голосом, так, будто речь шла вовсе не о его дочери. Но взгляд то и дело убегал куда-то вдаль. Порой цеплялся за испещренные толстыми венами руки жены.
Рита Румянцева все время молчала, и лишь изредка поднимала взгляд на гостя. Аккуратный овал лица, высокие скулы. Даниил подумал, что в молодости она, должно быть, была чертовски красива. Но время брало свое, да и пережитое горе проявилось тяжелой синевой под глазами.
– Он тут недалеко живет. И магазин его прямо в селе находится, – продолжил говорить Румянцев. – Иной раз вижу его машину, и по голове будто обухом бьют. Вспоминаю ту ночь. А ведь стоило мне задержаться. Ближе подойти. Но нет же. Подумал, что дома ждут, что не мое это дело. Все мы так размышляем, пока дело нас лично не касается. Такое у людей… мироощущение.
– Вы не могли знать.
– Не мог. И это осознавать страшнее всего. Как будто нет жизни. Только смерть, которая дает немного времени просуществовать. Словно издевается. А потом отбирает самое ценное, что есть.
Даниил промолчал.
– В смерти есть что-то, чего люди никогда не поймут, – Румянцев провел рукой по груди и скривился так, будто ощутил боль. – Не поймут, пока живы.
Он отвлекся на шум и посмотрел в окно. Гремела цепью собака во дворе. Ее спокойствие нарушила проехавшая мимо старая «шестерка» с разбитой подвеской и бодрым шансоном, бившим из динамиков.
– Могу ли я узнать про письмо? – спросил Даниил, воспользовавшись возникшей паузой.
Румянцев отвлекся от окна. Посмотрел сначала на Даниила, а после – на жену, по-прежнему сохранявшую молчание.
– Журналист из Сочи по фамилии Молохов рассказал мне о нем, – пояснил Даниил. – И мне показалось странным…
– Этот сукин сын, – все так же спокойно сказал Румянцев. – Ну да, он всей стране готов растрепать о нашем горе. Вот что, Даниил: держитесь от него подальше, – он сжал массивный кулак, кашлянул. – Вы хороший человек, раз уж решились нам помочь. Я прожил на Севере без малого тридцать лет, и я все еще помню, какие там люди водятся. Но здесь… все иначе. Другие нравы. Ну а люди вроде Шаумяна ни перед чем не остановятся в своем желании уйти от наказания. И у них, как правило, есть на то все возможности. Дядю Сергея хорошо знают в Москве. А кто знает нас?
– Люди и здесь, и там всякие встречаются. Ну а нас кто знает? Да никто, по сути. Но ведь наказание должно оставаться равным преступлению.
– Должно, да так не работает. И как это вы сохранились идеалистом, да еще и в звании капитана? – с едва заметной издевкой спросил Румянцев. Осекся. – Я не имел в виду…
– Да все нормально, – махнул рукой Даниил. – К ментам у всех особое отношение. Даже у меня такое, – он усмехнулся. – Вполне заслуженное,