Гордость. Кирилл Юрьевич Грабовский
выпученными глазами, раскрывают рты в безмолвной агонии. Хоть большинство из них и успели спрятаться за стенами прочных и не очень жилищ, некоторых удача обошла стороной: бездомные, пьянчуги и даже часть примерных горожан, которые просто не успели добежать до дома, в страхе прятались в затхлой вонючей канализации, как загнанные в ловушку крысы.
Бесконечно набирая обороты, буря не собиралась останавливаться, нанося все больше и больше разрушений городу, ставшим ей таким ненавистным. Достигнув своего пика, дойдя до самой окраины Манила, она ошибочно решила, что на улицах не осталось ни единой души, что все попрятались в свои норы и в страхе умоляют её уйти, оставить их, жалких созданий, волочить и дальше свое убогое существование, слепо веря в свое мнимое величие, в свое превосходство над другими формами жизни, позволить им и дальше уподобляться своей никчемной гордыне и убеждать себя каждый день, что они рождены для великих дел.
Ошибку эту можно назвать простительной, ведь очень трудно было заметить пьяного старца, завалившегося спать в тупичке между крупными зданиями “Медоварня Брэма” и городским банком. Укутавшись в рваное, почерневшее от вековой грязи тряпье, он сливался с землей в уголке тупика, в котором справляла нужду вся челядь Манила, после грандиозных попоек у Брэма.
Почуяв что-то неладное, бродяга отошел от крепкого сна пьяницы, в недоумении потер слипшиеся глаза своими засаленными ручищами, почесал бороду, в которой уже на протяжении многих лет жили надоедливые вши, допил остатки медовухи, стоящей подле него и, посидев неподвижно с минуту, неожиданно встал очень бодро и резко для пьяного и старого человека. Уставившись прямо перед собой своими голубыми глазами, обладающими до жути пронзительным взглядом, пьяница медленными, но твердыми шагами направился к выходу из закоулка. Буря продолжала буянить и, увидев, что творится в городе, старец внешне никак не отреагировал на это, но внутри его выразительных глаз зажегся огонь животного, первобытного страха. Нечто неуловимое управляло бродягой, поэтому он был не в силах вернуться обратно в закоулок, хоть это и было его первым желанием после увиденного. Пьяница никак не мог выразить своих чувств, даже с помощью голоса, ведь он был нем с самого детства, и теперь лишь мычал, повинуясь чему-то, что вело его на верную смерть. Сильный ветер порой сносил даже крепкие каменные стены, но сбить старого человека ему почему-то было не по силам. Некогда мягкие русые локоны красивого молодого человека, превратившиеся за десятилетия пьянства в седые жесткие патлы бродяги, развевались на ветру вместе с его вшивой бородой и грязной одеждой, но он продолжал шагать, внешне все также как бы не замечая того, что происходит вокруг, а внутри умирая от ужаса. Невидимый кукловод решил оставить в покое свою куклу, когда довел ее до главной улицы. Там старец, наконец, смог взять под контроль свое тело, но единственное, на что он оказался способен – это просто упасть на занесенную песком землю. Буря, почуяв страх пьяницы, готовилась напасть на него, угрожающе кружась и извиваясь вокруг. В этот момент старец, пуская слезы, нелепо мыча и закрывая от пыли лицо руками, из последних сил пятился то в одну, то в другую сторону. Вдоволь поиздевавшись над своей добычей, незваная гостья напала на нее с диким воем, разбившим все еще чудом уцелевшие на тот момент окна в Маниле. Порыв ветра буквально вошел внутрь жертвы, представив ночи страшную картину. Старец подлетел метров на пять от земли и застыл в воздухе с раскинутыми в сторону руками и ногами. На его лице застыла предсмертная гримаса адской боли, а длинные волосы плавно раскачивались по воздуху, словно по волнам, когда он внезапно громко расхохотался чистым и басистым голосом. Рот его раскрылся неестественно широко, открыв немногочисленные гнилые зубы, в то время как остальные мышцы мертвецки бледного лица оставались такими же неподвижными. Как только последний звук слетел с уст старца, он уронил голову на грудь, закрыл глаза и с сумасшедшей скоростью упал вниз, прямо в открытый канализационный люк. Насладившись захватывающим зрелищем, буря, изрядно устав, успокоилась и покинула город в хорошем расположении духа, сытая и довольная собой. А чуть позднее, миролюбивый восход и первые, как всегда робкие, лучи солнца, предзнаменовали наступление нового дня, ставшего впоследствии началом одного из самых сложных периодов в истории Манила.
II
– Это лучшая ночь в моей жизни! – Раздался громкий голос взъерошенного юноши, стоявшего посреди скромно обставленного, но на удивление чистого и опрятного жилища. – Саймон, скажи же, что это было просто бесподобно, скажи же, скажи! – Допытывался он до своего соседа, которому удалось-таки уснуть на пару часов после окончания урагана. Саймон с дикой усталостью потёр глаза, смачно зевнул и начал лениво подниматься с кровати.
– Буря была просто чудовищна и наверняка разрушила весь город к чертям собачим, а может даже и убила кого-то. – Снова, зевая до звона в ушах, сказал Саймон. – Вот уж не думал, что такой святоша, как ты, будет этому рад, Чарли. – Наигранно удивленным голосом пролепетал он, попутно застилая кровать и бережно взбивая подушку.
– Да… Брось… – Слегка сконфуженно отмахнулся Чарльз. – Я уверен, что никто не пострадал, ведь шаман оповестил всех заранее.
– Оо,