Мио, мой Мио!. Астрид Линдгрен
его в бутылку. Заткну бутылку пробкой и брошу в море. И когда Бенка отправится летом с папой и мамой на остров Вексхольм, может, бутылка проплывёт рядом с ними, когда он будет купаться. Вот было бы здорово! Было бы просто отлично, если бы он узнал обо всём, что со мной случилось. И тогда бы он смог позвонить в полицию, в дежурную часть, и сказать, что Бу Вильхельм Ульсон на самом деле зовётся Мио, и что он находится в безопасности, в Стране Далёкой, и что ему прекрасно живётся у его отца-короля.
В саду, где цветут розы
Признаться, я толком и не знаю, как мне написать Бенке. Всё, что со мной приключилось, прямо-таки ни на что на свете не похоже. И я никак не соображу, как выразиться, чтобы Бенке всё сразу стало понятно. Можно сказать так: «Со мной случилось нечто неслыханное». Но это ему ничего не объяснит. Мне пришлось бы послать ему не меньше дюжины бутылок, если бы я задумал рассказать ему о моём отце-короле и про сад, где цветут розы, и про Юм-Юма, и о моей прекрасной белой лошади Мирамис, и о злобном рыцаре Като из Страны Тридесятой. Нет, я не сумею обо всём этом рассказать.
Уже в самый первый день мой отец-король повёл меня в сад, где цветут розы. День клонился к вечеру, ветерок шелестел, играя листвой. Когда мы подходили к саду, послышалась удивительная музыка, точно тысяча стеклянных колокольчиков зазвенели все разом. Музыка звучала тихо, но вместе с тем так выразительно, что от неё в сердце поселялся какой-то трепет.
– Слышишь, это поют мои серебристые тополя, – сказал мой отец-король.
Пока мы шли, он держал меня за руку. Тётя Эдла и дядя Сикстен сроду не брали меня за руку, да и никто никогда прежде меня за руку не водил. Поэтому мне было так любо, что мой отец-король вёл меня за руку, хоть я уже и не был малышом.
Сад был огорожен высокой каменной стеной. Мой отец-король отворил маленькую калиточку, и мы попали в сад. Когда-то давно мне позволили поехать с Бенкой к ним на дачу на остров Вексхольм. Мы сидели с ним на прибрежном валуне и удили рыбу. Солнце клонилось к закату. Небо покрылось румянцем, а вода была гладкая, как стекло. В это время буйно цвёл шиповник. Его расцветшие кусты покрывали окрестные скалы. А вдали, по другую сторону бухты, громко куковала кукушка. Тогда мне показалось, что ничего прекрасней в мире быть не может. Я не имею в виду кукушку, потому что я её не видел, но от её кукования всё словно преображалось. Я не такой дурак, чтобы вопить о своих чувствах слух, и я ничего не сказал Бенке, но про себя повторял: «Это самое прекрасное на свете».
Но тогда я ещё не видел сада, где цветут розы, не видел роз моего отца-короля, таких прекрасных, таких необыкновенно прекрасных, что будто струились и плыли мне навстречу, не видел его белоснежных лилий, которые тихонечко кланяются на ветру, не был знаком с его тополями, не видел их листьев, точно сделанных из чистого серебра.
Тополя были такие высокие-высокие, до самого неба, что вечером в их кронах зажигались звёзды. Я тогда ещё не видел его белых птиц,