Вечный двигатель смерти. Марина Серова
просто не может собраться с мыслями – от этого ее понять очень трудно.
– Я закурю, вы не против? – спросила я.
– Курите, – разрешила посетительница, – мне от запаха сигарет плохо не становится. Мама иногда тоже позволяет себе выкурить сигарету. Но это случается очень редко.
Я подошла к окну, подтянулась на руках и села на подоконник. Сделала это специально, чтобы девушка поняла, что я хоть и детектив, но ничто человеческое мне не чуждо.
– Давайте начнем сначала? – предложила я, разгоняя рукой сигаретный дым.
Виктория кивнула.
– Я к вам с такой серьезной проблемой шла, но сейчас сильно сомневаюсь в том, что сделала все правильно, – сказала она неуверенным тоном. – Но, если уж получилось с вами встретиться, значит, так тому и быть – расскажу. Вы же видели таблетки, которые я принимаю?
– Да, я обратила внимание. И название рассмотрела. Я знакома с этим препаратом.
– Вы тоже его принимали? – оживилась Виктория.
– Не я, а моя подруга. Довольно сильные таблетки-то. Вам их выписали? Или кто-то по знакомству поделился?
– Нет, что вы. Моя врач назначила. Без рецепта их не продают, они под строгим учетом. И найти это лекарство можно только в двух тарасовских аптеках. Оно очень редкое.
– Похоже, Вика, вы на нем плотно сидите.
Девушка утвердительно кивнула.
– Собственно, я к вам не по поводу того, чем меня лечат. Я давно состою на учете, с самого детства. Но я не из тех, кого сажают в палату с мягкими стенами. Слава богу, я не настолько утонула в своем безумии.
– Какой у вас диагноз? – в лоб спросила я.
Это было важно, и в данном случае я уже не думала о тактичности. Мне нужно было знать, как себя вести в дальнейшем, к чему быть готовой. Вполне вероятно, что я не смогу ей помочь в силу особенностей ее психики.
– Подозревают шизофрению, – спокойно ответила Виктория.
– Подозревают? – не поняла я. – Вы же вроде бы с детства лечитесь, неужели диагноз еще не установили? Сколько вам сейчас, простите?
– Мне двадцать три, – сказала Виктория. – Состою на учете с семи лет. Прекрасно помню, как все было в первом классе. Мама приходила в школу, но забирала меня не сразу. Сначала она о чем-то разговаривала с учительницей, а я стояла неподалеку и старалась прочитать по губам. Но мне не всегда удавалось это сделать. Но я догадывалась. Мама спрашивала про меня, учительница ей рассказывала о том, как я себя вела. Если все было хорошо, то я не волновалась. А если в школе за день что-то случалось, то были разборки. Потом мы шли домой, и если у мамы было хорошее настроение, то мне светил еще один счастливый вечер. А если нет, то мама ругалась, плакала и уходила в себя. Я тогда не всегда связывала ее настроение с тем, как прошел мой день в школе. Потом поняла, что оно зависело именно от этого.
– В школе вы были на особом счету? Это из-за болезни?
– Да нет, ничего такого не помню, чтобы ко мне было особенное отношение. Не хотелось придушить соседа по парте или упасть на пол и кричать без причины. Я жила обычной жизнью. Мне так казалось. Но если