.
радостно отозвалась Вика. Ее очень веселила мысль, что она может говорить этому человеку в лицо любые гадости, а он все равно не поймет ни слова. – Is it true? Правда?
– What? – спросил Филипп, притворяясь, что ничего не понял, и колесом тележки наехал Вике на ногу.
– Черт! – вскрикнула она так, будто он по меньшей мере оттяпал ей палец. – Вот сволочь неуклюжая!
– Вик, не расходись, – предупредил Андрей. – Может, он отдельные слова понимает.
Филипп опять развеселился.
Надо же, какой деликатный мужчина: заботится о том, чтобы не оскорбить тупого иностранца. И вообще вся эта сцена была до невозможности смешна, вместе с Викиным английским, репликами, которыми они перебрасывались между собой, и – самое главное! – его нелепая попытка отомстить с помощью магазинной тележки.
К счастью, подошла очередь в кассу, и Андрей с Викой, покинув Филиппа, двинулись вперед, а он остался за сверкающей перекладиной турникета.
– Проходите, пожалуйста, – пригласила кассирша, и Филипп толкнул свою тележку вперед.
На выходе из магазина кто-то брал у Вики автограф, собралась небольшая толпа, охрана нервничала, девушки, продававшие почти у самых дверей шикарные заморские букеты, вытягивали шеи. Вика сияла. Андрей был мрачен.
«С чего бы это? – подумал Филипп. – Ревнует? Завидует?»
– Сто тридцать девять долларов, – объявила кассирша. – Будете платить наличными или карточкой?
– «Америкэн Экспресс», – возвращаясь с небес на землю, вежливо сказал Филипп. – Подойдет?
– Конечно! – Кассирша засияла привычной леденцовой улыбкой.
Он расписался и покатил свою тележку на улицу. Ему даже в голову не пришло вынуть из пакета чек на эти сто тридцать девять долларов. Но если бы он только мог себе представить, что подумает его жена, сгружая в холодильник еду, купленную на сумму, которую она зарабатывала примерно за целый месяц, он бы не просто выбросил чек – он бы сжег его, а пепел для верности съел…
Бросая машину в пучину вечно перегруженного Лубянского проезда, Филипп, конечно же, не заметил припаркованную на другой стороне у фотоателье бежевую «шестерку», хотя «шестерка» провожала его сегодня по всей Москве.
– Двадцать один семнадцать. Вышел из магазина «Седьмой континент», – сказал водитель «шестерки» в диктофон, вглядываясь сквозь снежную пелену в очертания старой «девятки», номера которой он знал так же хорошо, как собственное имя. Потом он кинул диктофон на свободное сиденье и с тяжким вздохом двинулся следом.
Материала оказалось так много, что Александра даже приблизительно не представляла себе, когда она его разберет. Одних тридцатиминутных кассет было штук двенадцать, и на всех одно и то же: война, огонь, трупы… Совещались какие-то военные – то в самолетах, то в землянках, то в низеньких, устланных коврами, очень нерусских комнатах. Тяжелые грузовики лезли в горы. Ооновские машины с сине-желтой эмблемой полукругом стояли около каких-то полуразвалившихся зданий. Кое-где в кассеты были вложены сопроводительные бумажки, расписанные