Я хочу ребёнка. Катарина Вадимовна Салазкина
– Адлер. Когда Глеб нежился под солнцем Испании, мы с родителями ездили на таком поезде на море.
Глядя на неё, я бы не подумала, что эта женщина – ценитель устриц, что она разбирается в винах, любит морепродукты, икру и прочие вещи, добавляющие образу аристократичности. Может, она и не разбиралась. Может, она и в самом деле любила изысканную еду потому, что та добавляла ей изысканности.
И ещё аллергия. Аллергия словно компенсировала недостаток утончённости и подчеркивала избирательность вкуса. Татьяна Анатольевна не выносила цветения одуванчиков, липы и сирени, называла их «колхозными» цветами. По этой причине она очень придирчиво относилась к мёду и к чаю, потому что подозревала, что в чай добавляют сушеные корни одуванчиков, и всячески подчёркивала, что она пьёт только дорогой чай и ест только гречишный мёд. С морепродуктами тоже было не так, чтобы всё просто, морепродукты должны были быть непременно свежими и почему-то только дикими: устриц, выведенных на фермах, Татьяна Анатольевна презирала. Потому для всех нас совершеннейшей неожиданностью стал анафилактический шок на лангуста, от которого она умерла.
Все произошло практически мгновенно. Гости требовали, чтобы родители сказали тост, и первым говорил свёкор, потом мой папа, а потом гости стали требовать, чтобы тост произнесла свекровь. Она встала, вытирая салфеткой губы, глаза у неё уже тогда были будто заплаканные, красные, но все думали, что это от избытка чувств. Она подняла бокал, но ничего не сказала, вдруг побледнела, закачалась и начала ловить ртом воздух, как рыба, выброшенная из воды. Бокал упал на стол и звякнул о тарелку, но не разбился, а покатился по столу, обливая скатерть розовым шампанским. Почему-то лучше всего мне запомнилось это розовое расползающееся пятно на белой скатерти. А Татьяна Анатольевна схватилась рукой за шею и осела, её подхватили, усадили на стул, а глаза у неё уже закатились. Мне запомнилась только эта внезапная бледность: обычно всегда немного красноватое лицо её вдруг осталось без единой кровинки, и это было по-настоящему аристократично.
Мне, да пожалуй, и остальным, показалось, что она просто упала в обморок. Но, когда свёкор уже минут пять лупил её по щекам, а она всё никак не приходила в себя, я почувствовала, что что-то идёт не так. В толпе кто-то крикнул: вызывайте скорую! Я помню, как в голове мелькнула мысль: зачем скорая? Татьяна Анатольевна сейчас откроет глаза и встанет. Что за глупая паника? Но она всё никак не открывала и не вставала.
Среди гостей был врач, и он сразу послал кого-то за аптечкой, но ничего не смог сделать без шприца и ампулы. Я помню, как он кричал, что нужен адреналин. Кто-то принёс аптечку первой помощи из машины, кто-то принёс аптечку, оказавшуюся в ресторане, но в обеих лежали только бинты, пластырь, зеленка и анальгин. Не было даже ни одного шприца, даже инсулинового, не говоря уже об ампуле адреналина или преднизолона, которые могли бы спасти ей жизнь. Я запомнила эти названия, потому что на моих глазах за какие-то минуты умерла полная сил женщина,