Двадцать четыре утра. Харитон
ключи и намекнула, что ему пора домой. Он достал ключи и открыл квартиру:
– Но я живу тут, неужели ты не помнишь?
– Нет, – отвела глаза в сторону.
– У тебя Альцгеймера?
– Россия! Нищая Россия, мне избы серые твои, твои мне песни ветровые, как слезы первые любви!
– Нет, стихи ты можешь помнить, меня интересует вчерашний день.
– Давай уже зайдем.
Помыли руки, поцеловались, поиграли в идиотские настольные игры. Он дал мне какую-то микстуру.
Уснула, сквозь сон чувствовала объятия. Испугалась, вдруг это и есть моя настоящая жизнь, а автобус и Новый год мне приснились. Как меня зовут? Он накачивает меня наркотиками? Надо признать, глаза у него невероятные.
Третье утро
Проснулась в маленьком городке, очень похожим на европейский, но все же с русским языком и знакомыми лицами. Будто провинция из прошлого стала укромным уголком в будущем, где газеты все еще раздавали на улицах, все знали местного пекаря, а по воскресеньям только заболевшие не приходили на службу в небольшой храм. Я бегала по нашему домику в трусах, будто совсем не взрослая. В этом месте мне не было страшно. Ноги сами привели меня за бутылочкой свежего молока, а потом в книжную лавку, где я все перечитала уже читала. Рассказы Чехова, сказка о трех толстяках, приключения девочки с Тотошкой – я помнила каждую фразу и говорила цитатами из этих произведений. Мама ругала меня за мою мечтательность и старалась опустить на землю. Какой-то парень кинул камушек в мое деревянное окно, на заднем дворе замычала корова, а на улице поднялся ветер. Надела платок, коричневую юбку и отправилась в церковь.
Здесь точно все очень странно, раньше я не понимала, что говорит в храме священник. В этот раз на православном богослужении мужчина в белом стоял за кафедрой и читал проповеди, точно как в фильмах. Я бы подумала, что это сон, если бы сердце не кольнуло с такой силой при встрече взгляда молодого пастора. Конечно, молодой относительно всех стариков, которые обычно ведут службы, а относительно меня ему около тридцати. Морщины на лбу и вокруг глаз выдавали его возраст, хотя прямая осанка и тело отказывались признавать факт старения. Его русые волосы были заделаны в аккуратный хвостик, а легкая щетина все никак не хотела превращаться в бороду. Кажется, мы обсуждали с ним важные вопросы мироздания, как раз в тот момент, когда я задумалась о вере. Если бы кто-то из городка узнал, о чем я думаю перед сном, меня бы выставили за ворота или обвинили в ереси
Служба напоминает мне прием у психолога или йогу, очень помогает расслабиться и выговориться. Знаю, что этот парень пришел сюда не сразу, он, как и все, искал смыслы, пьянствовал в местных кабаках и развлекался, пока не встал на путь истинный. Служба подходит к концу, ноги несут меня в семинарию, в жилой отдел. Я нахожу его в комнате, он молится и просит о всепрощении. Пастор встает:
– Зачем ты здесь?
– …
– Лучше выйди, ты знаешь, я не могу.
Я глажу его по щеке и улыбаюсь.