Маленький человек из Опера де Пари. Клод Изнер
представить Максанса де Кермарека. Он антиквар, специализируется на продаже старинных струнных музыкальных инструментов. Мадам Джина Херсон, художница-акварелистка.
– Мое почтение, мадам, – раскланялся мефистофель в бархате. – Изысканностью и утонченностью ваш туалет превосходит лучшие образцы нарядов восемнадцатого века! Ах, крепон цвета индиго, ох, венецианский гипюр! Шаль просто волшебная. А это что же? О боже, японские узоры! Сама Помпадур позеленела бы от зависти! – Максанс де Кермарек сделал вид, будто залюбовался узорами на шелке, но Джина заметила, что он то и дело косит глазом на Кэндзи, да при том как-то заискивающе.
– Только Помпадур? А что же мадам де Ментенон? – усмехнулась она.
– О нет, дорогая моя, вы достойны сравнения исключительно с Помпадур! – вскричал мефистофель. – Помпадур и еще раз Помпадур – куда до нее этой благочестивой грымзе Ментенон, на которой наш Король-Солнце женился, когда из него уже песок сыпался! – Он обворожительно улыбнулся Кэндзи: – Ну когда же, когда вы заглянете ко мне на улицу Турнон, дружочек?
– В скором времени.
Максанс де Кермарек поклонился Джине, пожал руку японцу и, задержав его ладонь в своей, шепнул:
– Я припас для вас коллекцию китайского чая. Вы единственный мужчина, с кем я могу разделить свою страсть… к экзотическим напиткам.
– Очень любезно с вашей стороны, непременно наведаюсь к вам на днях. Идемте, дорогая, нам еще нужно отыскать ложу бенуара.
Уходя вслед за Кэндзи, Джина успела заметить разочарование на лице антиквара.
– Похоже, месье де Кермарек пошил себе костюм из портьеры, – фыркнула она. – Помните, у Анатоля Франса есть история о чудаке, носившем сюртук из ткани, которой обтягивают матрасы? – И тотчас устыдилась своего злословия. – Ваш друг показался мне несколько…
– Льстивым? Дорогая, его комплименты предназначались не вам. Максанс предпочитает мужское общество, он хотел польстить именно мне.
– Вы хотите сказать…
– Неужто вы шокированы? В любви всякий волен выбирать предмет воздыханий сообразно своим склонностям. Или у вас какие-то предрассудки на сей счет?
– Нет, просто…
– Не беспокойтесь, я поддаюсь только женским чарам. И сам ворожу исключительно ради женщин.
– Стало быть, я всего лишь одна из тех, кого вы вероломно приворожили?
– Вы знаете, что это не так, и по-моему, я уже приводил доказательства. Вы есть и пребудете моей второй и последней любовью.
В этот момент дали звонок. Музыканты заняли места в оркестровой яме и теперь настраивали инструменты – бодрая какофония перекрыла гул голосов в зале. Джина едва успела рассмотреть ложи, обитые темно-красным бархатом, и аллегорические фигуры на потолочном своде[24], как огни гигантской люстры начали гаснуть. Старший машинист сцены подал сигнал, в зале сделалось совсем темно – и занавес с бахромой и витыми шнурами медленно пополз
В 1964 г. поверх аллегорических фресок Жюля-Эжена Лёнёвё (1819–1898) свод зрительного зала Опера Гарнье расписал Марк Шагал.