Мельбурн – Москва. Галина Тер-Микаэлян
и пыжились от сознания собственной важности. Однако интонации в голосе мамы хорошо мне запомнились, и теперь она говорит точь-в-точь также:
– Нет-нет! Что ты, Артур, что ты, я сама! Я объясню ему все по-хорошему, чтобы было нормально, без скандалов, понимаешь?
Дядя Артур щелкает зажигалкой, прикуривает, а когда на кончике сигареты образуется пепел, щелчком сбрасывает его в снег.
– Ладно, иди. Иди, чего ты ждешь! – прикрикивает он так, что я вздрагиваю от неожиданности. – Иди! Я буду ждать в машине три, – смотрит на часы, – нет, два часа. Если ты за это время с ним не переговоришь, я поднимусь к вам, ты поняла меня? Я ведь тоже не железный, Аида, я тоже не могу!
Чувствую, как вздрагивает рука мамы, за которую я держусь.
– Да-да, хорошо. Пойдем, Наташа.
Мне не хочется домой, поэтому я начинаю упрямиться:
– Хочу еще смотлеть, как Миша иглает! Гулять хочу!
– Еще твоих капризов мне сейчас не хватало! Быстро! – невзирая на мое сопротивление, мама ведет меня, хныкающую и стопорящую движение калошами о снег, к нашему подъезду. – Сейчас нашлепаю, не будешь нормально идти, – грозит она.
Лифт, скрежеща и поскрипывая, довозит нас до седьмого этажа. Возле нашей двери ноздри мои щекочет просачивающийся из квартиры терпкий сладковатый запах. Забыв о прежнем своем желании еще погулять, я нетерпеливо дергаю дверную ручку и в восторге кричу:
– Плов с кишмишем! Плов с кишмишем!
Конечно же, это папа, вернувшийся с работы первым, поставил на плиту подогреть кастрюлю с пловом. Накануне, когда его готовили, я вертелась на кухне и смотрела, как в подсолнечном масле на сковороде жарится изюм без косточек – кишмиш. После того, как сухие изюминки набухают, их кидают в кастрюлю с наполовину проваренным рисом и тушат на маленьком огне. Когда мы едим плов, мама обычно следит, чтобы я не вытаскивала изюминки, а ела их вместе с рисом. Иногда, правда, она может задуматься, устремив глаза куда-то в сторону, и тогда мне удается выудить весь кишмиш, после чего я, отодвинув тарелку, невинно заявляю «больше не хочу» и вылезаю из-за стола. Интересно, задумается сегодня мама за столом или нет? Я нетерпеливо дергаю ее за подол шубки.
– Ма, отклывай, сколее! Плов!
Наконец, отыскав в сумке ключи, она открывает дверь, и я вихрем врываюсь в прихожую. Папа, выйдя из кухни с перекинутым через плечо кухонным полотенцем, подхватывает меня на руки и поднимает к потолку.
– Это кто пришел? Это моя Наташка пришла сладкий плов кушать.
Он звучно чмокает меня в нос и слегка подбрасывает. Я в восторге болтаю в воздухе ногами, и калоши слетают с валенок. Мама стаскивает с себя сапоги и, не поднимая головы, говорит:
– Поставь ребенка, Володя, вы сейчас все тут перебьете.
Наконец – наконец! – моя шубка висит на вешалке, мои руки вымыты с мылом, и мы сидим на кухне. Папа большим половником накладывает нам плов и возвращается к плите, чтобы заварить чай. Я искоса поглядываю на мамину тарелку – там, у самого края, лежит изюминка-великанша,