Человек ФИО. Илья Оганджанов
спиной послышался царапающий шорох метлы. Дворничиха обычно принималась за уборку до закрытия рынка, тогда ей кое-что перепадало из брошенных бракованных вещей.
– Привет, тёть Клав. Не видела, Жорка был сегодня?
– Был да весь вышел…
– Ушёл, что ли, уже?
– За им Мамед приезжал. И этот евонный амбал нашего Жорика с разбитой мордой из палатки за шкирок выволок и в ихний месре́дес зашквырнул.
Ленинградский проспект стоял в пробке. Машины ревели и сигналили, почти не двигаясь с места, зажатые в могучих тисках сталинских многоэтажек. «Услуга за услугу, услуга за услугу», – повторял я, точно мантру. Об этих Жоркиных неучтённых одиннадцати порциях знали только мы трое…
Над крышами домов разливался багровый закат. Небо тихо гасло, и громады кучевых облаков покрывались лилово-фиолетовыми трупными пятнами. Я невольно ускорил шаг. Надо было ещё придумать, где переночевать.
Легко и беззаботно
– Понимаешь, я хотел бы снять комнату, чтобы жить отдельно… В общем, мне нужны деньги.
– Деньги всем нужны. И стоило штаны на лекциях просиживать? Умные люди давно делом заняты, а ты над книжками чахнешь. Ну будет, не хмурься. Давай ко мне ночным продавцом. Работа не пыльная, ночь через ночь – хватит и на комнату и на погулять.
У брата с друзьями было несколько торговых палаток, или попросту – ларьков, в начале девяностых эти коробочки росли по Москве как грибы. Палатка брата стояла в центре, на Новослободской. Место людное, прибыльное. Особенно ночью.
– Пить будешь? – Саня, мой напарник, знал, что не буду, но всё равно предлагал. Водка у него была своя – он приторговывал втайне от брата. Первое время косился на меня, присматривался, а когда понял, что не сдам, успокоился и предложил выпить. Он работал днём, а ночью спал в палатке на сдвинутых стульях или уходил к своей любовнице. «Баба она мягкая, ласковая, только несчастная. Муж у неё абрек какой-то, шляется по кабакам, дома не ночует, вот она и затосковала». Оставшись один, я представлял тоскующее на смятых простынях запретное тело несчастной Саниной любовницы, ловил на себе призывный взгляд её масляных глаз, дрожа склонялся к изголовью кровати и куда-то уплывал, тонул в сладком дурмане, краем уха прислушиваясь: не щёлкнет ли замок, не хлопнет ли дверь – это муж, муж… нет-нет, ничего страшного, успокойся, просто очередной покупатель барабанит в окошко. Саня возвращался усталый, с тусклым злым блеском в глазах. Пристраивался боком на сдвинутых стульях, выкуривал сигарету, адски мерцавшую в сумраке палатки, и засыпал. Когда он однажды не вернулся, никто его не искал – он был детдомовский. На гвозде осталась висеть его ветровка. Она так и висела, пока палатку не снесли, чтобы на её месте построить торговый центр. Брат тогда открыл магазин, быстро прогорел, развёлся и устроился к приятелю в ресторан администратором.
Но всё это было потом. А пока я поправляю ценники на полках с сигаретами, пивом, колой, жвачкой, чипсами,