НАН. Осколки из 1991. М.Филиппов
Штаба Министерства Обороны, как развалины саманной зимовки. Да, были развалины, рядом с которыми родители Даулетова, уже на пенсии ставили летом юрту и пасли скот. Каждая очередная долгая зима, проведенная в квартире благоустроенного дома поселка Рудник, была для них всего лишь подготовкой к очередному выезду на джайляу. Старики считали, если пережили зиму, значит, аллах подарил им еще один год жизни. Ну, разве можно умереть в своей стихии среди степи, когда пьешь майский целебный кумыс, пьянея от этого напитка и свежего воздуха! Когда вечером засыпаешь в юрте безмятежным сном младенца, а утром, совершая намаз, видишь, как встает солнце! А когда оно, обласкав и согрев своими лучами остывшую за ночь степь, начинает нещадно палить, приоткрыв в юрте шанрак и лежа в прохладе на кошме и подушках, обдуваемый ласковым ветерком, пить горячий ароматный чай! Байдалы Даулетов, еще будучи директором автобазы Облпотребсоюза, восстановил дом своих далеких предков и превратил его в родовую зимовку. Раньше рядом, в 7 километрах, ставил юрту для родителей начальник ГАИ Махмута Укибаева. Но отец его умер, а мать, состарившись и став немощной, доживала свою старость у него в квартире. Из скота у Махмута остался только табун лошадей, который сам пасся в степи, и который надо было периодически проверять. Построить зимовку он, конечно же, мог, но не стал. Статус сотрудника органов внутренних дел не позволил этого делать. За спиной, где остался Уйтас-Айдос, в нескольких километрах от мазара Джучи-хана второй год, распахав землю и выкопав фанзы, сажает бахчу кореец Алексей Нам, используя для полива артезианскую воду. Направо, в сторону поселка Северный, в урочище Караган-сай стоит зимовка директора автотранспортного цеха комбината Абекена Мамахова. Про этого изворотливого и хитрого человека ходили легенды! Это про его табун лошадей в шутку говорили, что, если лошади идут домой на согнутых ногах, да еще по дну глубокого сая (овраг, каз.), то это, точно, лошади Мамахова. Только его табун выдрессирован, самостоятельно скрываться от учета и налогов! Абекен держался за хозяйство не из-за бедности и уж тем более не из-за жадности. Он, работая, как вол, на производстве, и требуя этого же от других, не смог оторваться от образа жизни своих предков. Дав своим детям и всем многочисленным племянникам высшее образование, в быту он оставался дремучим средневековым патриархом и требовал беспрекословного подчинения и почитания. Ему приписывались бесчисленные, с глубоким житейским и философским смыслом, высказывания и выражения. Рассуждая о жизни, Абекен заявлял, что человек приходит на этот свет голым, беззащитным и со слезами. Так же он и уходит из него, оставив все и оплакиваемый родными и друзьями.
«Празднуем, радуемься жизни и веселимся мы все вместе, а умирает каждый в одиночестве!» – любил повторять аксакал в назидание молодым.
«Умирает каждый в одиночестве!» – вертелись в голове Фролова слова. «Кто это сказал? Абекен, или кто-то из философов? А впрочем, разве Абекен не философ?»
Машина пылила по степной дороге. Со стороны могло показаться,