Буря времен года. Эль Косимано
Если кто и заслуживает нескольких часов на воле, так это мы.
Потому что мы – самые отъявленные хулиганы, которых даже родители не пожелали забрать домой на праздники. Последний обход спален был час назад. Учителя разъехались на Рождество, да и охранников осталось всего ничего – по пальцам пересчитать. Если я смогу незаметно провести нас мимо уличных сенсорных фонарей, то никому и в голову не придет искать.
– Давай скорее, Салливан! Что ты там копаешься?
– Тише! Я почти закончил.
Они похожи на щенков – приглушенно тявкают, повизгивают и посмеиваются, неуклюже возятся в своих толстых куртках за моей спиной. Один из них толкает меня, вгоняя в пот. Я налегаю на дверь, и последний штифт встает в паз.
Замок щелкает.
Куча мала за моей спиной распадается, и, тесня друг друга, мальчишки выглядывают у меня из-за плеча, дыша перегаром. Дверь со скрипом открывается, прочерчивая на снегу широкую дугу, похожую на крыло ангела. Я отталкиваю их назад и высовываю голову наружу. Безмолвный лес поглощает любые звуки.
Все выходы из школы оборудованы сигнализацией. Кроме этого. Полускрытая в глубине старой котельной, покрытая слоем пыли щербатая дверь и заржавевший замок почти не оказали нам сопротивления. Эта часть общежития вплотную прилегает к лесу и не видна из остальной части кампуса. Летом она густо зарастает сорняками и дикими травами, пробивающими себе путь в тени склоненных чуть не до земли ветвей дубов и каштанов, окружающих школу. О существовании этой двери как будто забыли. Охранники сюда и не заглядывают. По утрам, когда нас выводят подышать свежим воздухом, это единственный незатоптанный снежный участок на территории школы.
– Идите же, – шепчу я, придерживая дверь для остальных. Натягиваю лыжную куртку и шапку. В свете луны на толстом слое снега отчетливо проступают следы. Я бегу за ребятами и, хоть щеки пощипывает от мороза, широко, почти до боли улыбаюсь. Огни школы гаснут за спиной.
Легкие у меня горят огнем, в груди тоже полыхает пламя. Кажется, что впервые за долгие годы – с тех пор, как попал в школу, – я обрел способность свободно дышать. Велико искушение отделиться от группы и продолжить просто нестись вперед, исчезнуть, но по условиям моего испытательного срока мне осталось провести в стенах этого заведения всего полгода.
А что потом? Куда, черт подери, мне податься после окончания школы?
Я роюсь в кармане, пытаясь нащупать контрабандный виски, но его нет. Посмотрев вперед, замечаю, как лунный свет отражается от пустой бутылки, зажатой в чьей-то руке в перчатке.
Мой сосед по комнате бросает мне банку дешевого пива, и я ловлю ее, прижав к груди. Пойло изрядно взболтано и еще хранит тепло общежития, где было спрятано.
– С днем рождения, Джек, – бормочу я.
Я открываю банку и припадаю к ней ртом, прежде чем забрызжет пена. С ужина минула, кажется, целая вечность. Пиво ударяет мне в голову, а желудок остается пустым, даже после того, как я опрокидываю в себя добавку.
Мы идем, пока не немеют лица. Пока не оказываемся у высокого, обнесенного цепью забора, отделяющего школу от горнолыжного курорта с другой стороны.
– Здесь, – сообщаю я.
Месяц назад я набросал карту этого места. Во время каникул в колледже старший брат моего соседа по комнате работает в пункте проката лыж. Кто-то мне сказал, что он копит деньги на машину. Тогда я убедил ребят из соседних спален скинуться на взятку, написал на клочке бумаги размеры наших ботинок и передал брату того парня вместе с деньгами и картой, перехватив его две недели назад во время воскресного визита. Было бы жаль упустить шанс покататься на лыжах по склонам, которые видны из некоторых окон нашего общежития.
В сосновом лесу обнаружился торчащий из-под снега валун – именно в том месте, которое я отметил на карте.
Мы опустились вокруг него на колени и принялись копать. Когда я извлек на свет божий шесть комплектов лыж с палками, послышались возгласы «Да!» и «Черт возьми!». Также мы выудили мусорные мешки и, разорвав их, обнаружили по паре ботинок для каждого из нас.
– Джек, ты просто гребаный гений!
Один из парней пьяно чмокает меня в лоб и тут же толкает обратно в снег. Металлическая ограда гремит, когда мы просовываем снаряжение через отверстие. Острые края звеньев цепи звякают снова и снова, пока последний из нас не проникает на территорию с табличкой «Посторонним вход воспрещен».
С лыжами и палками мы пробираемся через лес и останавливаемся, только когда деревья остаются позади. На нас снисходит благословенная тишина.
Склоны, припорошенные «пудрой» – сверкающим точно звезды свежевыпавшим снежком, – теряются во мраке ночи, которая, кажется, принадлежит нам одним и будет тянуться бесконечно.
Я надеваю лыжи и зависаю над гребнем там, где склон встречается с тропой. На моих глазах парни с дикими криками устремляются вниз, виляя вправо и влево по склону с маркировкой двойного черного ромба[1].
Склон обрывается, когда я пытаюсь смотреть на него в упор. Краем
Двойной черный ромб – термин для обозначения одной из самых трудных лыжных трасс с крутыми склонами, которые подходят только для опытных лыжников.