У Миткова поля на Ведроши. Олег Велесов
потом вымолвил:
– Так ить… Иван Василич, как скажешь, так и будем… С Тимошкой-то что делать?
Вот ведь лис хитроумный. Воевода едва не выругался. Всяко извернётся, лишь бы заботу с плеч своих долой. Как взять что – это он первый, а с думой к делу подойти, так пусть другие решают. А случись что потом, можно оправдаться: то, дескать, не я, тут повыше званьем есть. Хабар вздохнул и бросил коротко:
– Ступай за мной.
Возле церкви Архангела Михаила собрались те, кого не забрали родственники и знакомцы, имевшие избы внутри кремлёвских стен. Бабы с ребятишками сидели на узлах, мужики тревожно шептались и поглядывали на юродивого. У церковной оградки выла простоволосая молодуха, прижимая к груди двоих малолеток; вокруг молодухи прыгал Тимошка и радостно скалился:
– Ужо достанется тебе, ой как достанется. Громче вой, громче! Не слышит боженька плача вашего, глух он к вам отступникам!
Воевода поднялся на паперть, встал, уперев кулаки в бока, окинул площадь взором.
– Ну, чего собрались?
– Я ж говорю – Тимошка народ смущает, – зашептал в самое ухо Гусев. – Иван Василич…
– Помолчи уж. Без тебя теперь разберусь.
Мужики заговорили разом, перебивая друг друга и подвигаясь ближе к паперти.
– Гляди, воевода, какая силища под стены встала!
– На поклон идти надо-ть. Не одолеть нам!
– Авось смилуются…
Воевода подался навстречу. Закипела вдруг обида в груди: что ж вы, псы, заскулили! Неужто разучились врагу в глаза смотреть? Но остановил себя, не дал гневу наружу выплеснуть. Не дело людей громким криком да бранью на рать подымать. Сначала подумать надо, потом судить. Вон, Митяй Рваное Ухо. Сколь раз за нрав буйный на правеже у поруба стоял, зубоскалил, пока шкуру с плеч батогами сдирали, и то взор потупил. Боится. Оно и понятно, никогда прежде не сходилось такое воинство под стены Нижнего. Шесть туменов – вымолвить-то страшно… И боятся не только за жён, за детишек, но и за себя тож. Эх, надо было, едва слух прошёл, вывозить людей за Оку, в Стрелицкий стан, да решили, обойдётся, придёт рать московская, прикроет. Не пришла.
Хабар выпрямился. Убеждать мужиков в том, что всё образуется, не стал. Не готовы сейчас люди словам внимать. Им не слова, им вера нужна. Только где взять веру ту, коли ещё с вечера владыка Феофан её в своём возке в Суздаль увёз.
Воевода вздохнул.
– Вот что, мужики. Говорить, что татары стороной пройдут – не буду. Сила татарская велика, такой никто из нас ране не видывал. И пришли они не для того, чтобы красу свою показывать. Но государь наш, великий князь Иоанн Васильевич, наслышан о беде нашей и всенепременно поможет, не оставит нас милостью своею…
– Где ж милость эта? Может в Муром сбегать, поискать? А то, поди, забыл уже!
Площадь загудела.
– Люди! – воевода поднял руку. – Криками да руганью мы себе не поможем!.. Да тихо вы, в самом деле!.. Криками, говорю, мы себе не поможем. То правда, что войско великого князя