День восьмой. Михаил Юрьевич Темнов
мрак, вспыхнул факел. Где-то гулко капало. Под ногами скользили камни. Над головой мелькали летучие мыши. Через несколько минут потянуло дымом. Ещё один поворот, и они вышли к массивной бронзовой двери. Рядом в нишах горели факелы. Как отметил Чинг, они были зажжены недавно.
Незнакомец прикоснулся к стене. Послышалось движение отходящих в сторону тяжёлых дверей, за которыми открывался слабо освещённый коридор. В конце его виднелось просторное помещение, из которого бил свет. Они оказались в зале, утопающем в свете десятков светильников, вдоль стен застыли фигуры в золотистых одеяниях с головами животных и птиц.
– Хотите знать? – послышался издалека чей-то голос.
Эхо подхватило: «Ать, ать, ать…», – и со всех сторон понеслось на растерявшегося Чинга.
– Да, – тихо ответил юноша.
– Да, – послышалось из уст других воинов.
– Тогда идите.
Кто-то сзади мягко подтолкнул Чинга в глубь помещения. Лица незнакомца африканец не видел. Но хорошо запомнил ровный монотонный голос, который рассказывал ему об устройстве мира, подвластности его внешнему и низшему божеству. Борьбе двух начал в человеке. Он должен был познать себя. И никто вместо него этого сделать не мог. Его могли направить, показать дорогу, но пройти её он должен был сам. И самостоятельно сделать выводы.
Потом его отвели в тёмную пещеру, где Чинг был изолирован от света, звуков, людей. Тишина окутала его. Он слышал только свои шаги и плеск воды в большом кувшине. Еды не оставили. Но он и не хотел есть. Много спал, и сны были сумбурными и непонятными. А потом сон убежал от него. И начали приходить те, кого он знал и с кем даже не был знаком. Строгий дед повторял, что главная его задача – не предать род и бороться за него и Африку. Он махал перед носом костлявым пальцем. Чинг до сих пор не мог понять – любит он деда или боится его. Приходила и женщина из миссии, которая когда-то выделила его из остальных ребят и приблизила к себе. Она повторяла, что у белых много обязательств перед другими расами и поэтому она здесь, с ним, а не дома, в Париже, хотя там ей комфортней. Она гладила его по голове и плакала. Чинг подумал, что она немножко лжёт, по крайней мере, себе: не так уж весело ей в Париже. Африка – отдушина. Миссия – послушание, отработка…
Очередной ночью или днём, он не знал, люди перестали приходить. Он остался совсем один. Одолевали мысли. Они были будто бы не его. Иногда мысли облекались в образы. Зыбкие и меняющиеся, неуловимые, они ускользали, если он не успевал сразу приковать их к себе, притянуть и привязать. Он сумел отмести и выгнать те, которые ему не нравились, которые душа не принимала. И понял, что это маленькая, но первая победа. Таких маленьких побед было ещё много.
В один из дней сильно захотелось есть. У кувшина он нащупал засохший кусок хлеба. Твёрдый, как камень. Он разбил его на крошки и с благоговением рассасывал их, ощущая ни с чем не сравнимый, совершенный и прекрасный вкус сухаря. Вода тоже стала вкусной. Она охотно и благодатно лилась в пересохшее