Басаргин правеж. Александр Прозоров
чуть в отдалении, не решаясь оставить пойманную с поличным изменницу одну.
– Что там? – с тревогой спросил Тимофей Заболоцкий.
– Татары, – кратко выдохнул Басарга, показывая окровавленную саблю. – Напротив двери не стойте. Могут из пищали сквозь створки пальнуть.
Боярин будто в воду смотрел: не прошло и четверти часа, как снаружи послышался грохот. Дверь задрожала, с хрустом отбросила кованые пластины петель, на которых была подвешена, и повалилась в сторону. В храм вкатилось белое облако порохового дыма, из которого, словно бесы, выскакивали воины в стеганых халатах и лохматых меховых шапках, с круглыми щитами и кривыми саблями.
Клинки скрестились, церковь наполнилась звоном стали.
Басарга отвел направленный в голову укол, рубанул сам, попав по ловко подставленнному щиту, нырнул, кольнул в ноги, на этот раз промахнувшись, откатился, едва не пропустив удар по шее, вскочил и… Не обнаружил противника.
Громко крича: «Аллах акбар!» – татары убегали по коридору.
– Что за бесовство басурманское? – в недоумении огляделся боярин Илья. – Я токмо во вкус войти успел!
– Спужались, что ли? – разделил его удивление могучий Тимофей Заболоцкий. – Так их вроде как втрое супротив нашего было…
– Басарга! – громко окликнул подьячего Софоний. – Игуменья!
Старушка-настоятельница лежала у алтаря, и из груди у нее торчали сразу три трехперых татарских стрелы.
– Сдается мне, друже, все еще хуже, нежели мы надеялись, – перекрестился над погибшей боярин Зорин. – Похоже, Никола Салос изо Пскова не из беспокойства за государя приходил, а с угрозами. Блаженного ведь даже царь тронуть не посмеет, сказывать может все, что заблагорассудится.
– Ты это о чем, Софоний? – не понял его Тимофей Заболоцкий.
– Ныне так выходит, друже, – ответил московский боярин, – что о наличии у государя нашего старшего брата, живого и здорового, мы знаем в точности. А вот где он, кто его укрывает, что заговорщики замысливают, нам неведомо. И расспросить о том уже некого, ибо единственную свидетельницу у нас на глазах татары порешили. Не обрадуется таким вестям государь наш Иоанн Васильевич. Ох не обрадуется…
Война школ
За окном многоэтажки царил непроглядный мрак. В домах напротив светились лишь редкие отдельные кухоньки и комнатки, да фонари во дворе горели с экономным промежутком в один на три отключенных. Шесть утра. Для Москвы – поздний-поздний вечер, когда праздные горожане, наконец-то угомонившись, все же укладываются спать, а горожане работящие еще досматривают последние сны перед торжествующим звоном будильника.
Именно в этот час Женю Леонтьева и посещали его, к счастью редкие, «вещие» сны, практически неизменно завершающиеся смертоубийством. И обратно в постель молодому человеку после этого, понятно, уже не хотелось.
– Держи, – поставила перед ним полную кружку Катерина. – Дерябнем по кофейку, раз уж подъем у