Снежные обозы. Виктор Ростокин

      Сколь матерям еще оплакивать

      Твои морщины и рубцы?

      Куда ведешь ты их по слякоти,

      А с ними бледные мальцы?

      Они несут Христа иконы,

      Печаль великую в очах.

      Им вслед взирает край исконный —

      Он тоже горестно зачах.

      Куда народ несчастный движется,

      В какую сторону побрел?

      Простор пред ними пораскинулся,

      На нем торчит горбатый кол,

      Сорока на макушке прядает,

      Сулит нерадостные дни.

      Куда же траурным парадом

      В предзимье движутся они?

      Где их мужья, сыны и братья,

      Где запропали их следы?

      И можно ль вместе всем собраться

      Обочь неведомой беды?

      Россия, главная ты матерь,

      Сама, терзаясь тяжело,

      Сронила самобранку-скатерть,

      Сломалось на ветрах крыло.

      Не сберегла, не уследила —

      Твой род мужской из года в год

      Все убывал.

                       Какая сила

      Его швыряла в оборот?

      Не попрощавшись, удалились.

      А кровли поразъела ржа.

      Сады коростою покрылись,

      Поля не дождались дождя.

      Не стало твердых слов и жестов,

      От коих в жизни издавна

      Рождались доброта и нежность

      И на виду была страна…

      Малая родина, хлебом твоим

      Я не питался полвека.

      Как погляжу, все мне блазнится дым,

      Ты в нем сиротка-калека.

      Что ж удивляться, гадать и тужить,

      Щупать притворно изнанку?

      Вдарился сам я по свету кружить,

      Выйдя за гать спозаранку.

      Чем я по младости разум завлек?

      Что там вдали волновалось?

      Много прошел незнакомых дорог,

      Сил порастратил немало.

      Нынче прибился к родимой земле,

      Оба мы стали другими.

      Надо ль копаться в остывшей золе?

      Пусть будут речи благими.

      Ей я скажу: «Вправе ты поругать!

      Чувства ничуть не остыли!

      Но не смоги в хлебе мне отказать,

      В скорой просторной могиле».

      Когда пленили Родину мою

      Нагрянувшие тучей супостаты

      И предали свирепому огню,

      Что было для народа кровно свято.

      Потом повсюду мертвенно бледнела

      На пепелищах жесткая зола.

      «Хоть сами, слава богy, уцелели», —

      Мать обронила вдумчиво слова.

      Хваталась за оглобли и тащила

      По хляби воз на мельницу с зерном.

      Откуда же брала такую силу,

      Чтобы из балки одолеть подъем?

      А на метровке вырастал, как в сказке,

      Еще один и круче во сто крат!

      И это правда – не сгустил я краски,

      Я caм судьбиной был и мят, и клят.

      В пять – семь годков уже полол пшеницу,

      Гонялся с шалыжиной на току,

      От воронья прожорливого крупицу —

      Я разумел тогда – спасти смогу!

      Но вот пленили Родину мою

      Иных обозначений супостаты.

      Они «освоились» в любом краю,

      Они во всем исправно тароваты.

      Они приспособленцы —

                                        господа,

      Хозяева пространств необозримых.

      Пойдешь налево – пригрозят: «Куда?!»

      Направо завернешь… и тут, вестимо,

      Такой же окрик с пеной на губах!

      В деревнях домовые только в полночь

      Вздыхают на чердачных сквозняках,

      А черти куролесят в чистом поле.

      И в этой необъявленной войне

      Бесчетно гибнет бедного народа

      В глухом чаду наркотинов, вине,

      В резне и драках «при любой погоде».

      От этой пропасти Русь пропадет?

      Мне за нее бы заступиться песней,

      Но уж никто сегодня не поет

      И всяк от жизни этакой невесел.

      Но мать моя была тогда права

      Пророчески, не находясь без дела…

      Чуть смысл поправив, повторю слова:

      «Дай бог, чтобы