Комдив. Повесть. Валерий Николаевич Ковалев
январе начал вставать с койки, потом с костылем подмышкой ковылять по палате, дальше по коридору. А когда наступил апрель, и в старом госпитальном парке набухли почки, стал, хромая, гулять с палочкой по дорожкам. Часто присаживался на скамейки, исхудалый, в больничном халате, посасывая свою трубку.
Затем состоялась военно-медицинская комиссия, признавшая негодным к дальнейшей службе, оформили документы на увольнение в запас и выписку. Из ворот госпиталя, Александр вышел в буденовке и бекеше, с тощим вещевым мешком на плечах и револьвером в кобуре, чуть приволакивая ногу.
На полученное денежное довольствие за истекший год, купил на барахолке подарки родне и Алесе, с Детскосельского вокзала* выехал на родину.
Обстановка в Белоруссии к весне 1920-го оставалась напряженной. Польские войска начали военные действия на Полесье, захватив Мозырь, Калинковичи и Речицу. В мае планировали взять Жлобин с Могилевым.
До родных мест Александр добирался неделю, сначала пассажирским, затем товарняком, а последние версты на перекладных. Страна лежала в разрухе, кругом царили голод и нищета, свирепствовал тиф – войне не было конца и края.
Уже на подъезде к городу, когда полулежа на тряской телеге, ехал по лесной дороге, из – за деревьев вышли двое с обрезами. Первый со словами «тпру» ухватил лошадь под уздцы, бородатый напарник передернул затвор, – слезай краснопузый.
В ответ грянули два выстрела. Дед на передке стал мелко креститься, Александр, сунув в кобуру наган, морщась, спрыгнул в траву, забрав у убитых оружие, вернулся.
– Едем дальше отец, трогай.
– А можно, сынок я зняму боты* у того што с бородой, – обернулся старик, – чаго им марно прападаць?
– Снимай, мне не жалко.
Возница быстро слез с телеги, стянул с ног убитого добротные сапоги и, вернувшись, спрятал под солому.
– Гэта ж кольки этих бандитов развелось (дернул вожжами), под городом кажен день грабят.
– Ничего, – ответил Александр, уложив обрезы в мешок и затянув лямку. – Теперь на двоих меньше.
Чериков, в котором не был почти три года, изменился. Дома обветшали, все три завода не работали, мельницы тоже, на улицах встречались редкие прохожие. В центре, с каменной церковью на мощеной площади, он расплатился с возницей, вскинул на плечо «сидор» и похромал дальше.
Миновав череду домов, вышел к реке, застроенной по берегу хибарами, остановился у одной, неказистой и вросшей в землю. Пустые окна крест- накрест забиты досками, двор порос репейником и осотом.
– Да, дела, – утер буденовкой лицо бывший взводный.
– Кого шукаешь, солдатик! – оглянулся (позади стояла женщина закутанная в платок и с кошелкой).
– Да никак Ляксандр? – открыла рот. – А казали тебя забили.
– Здравствуй тетка, Лукерья, брешут. Где мои?
– Так уже года два, как вернулись к себе в деревню. Работы тут нема, люди с голоду пухнут.
– А там, что, легче?
– Того не знаю.
– Ну, бывай здорова, – одел на голову буденовку и направился назад.
– Вот