Дж. Д. Сэлинджер. Дж. Д. Сэлинджер
Ромео и Джульетта мне как-то не очень, – говорю. – В смысле, они мне нравятся, только… не знаю. Иногда они сильно достают. В смысле, мне гораздо жальче было, когда этого Меркуцио грохнули, чем Ромео и Джульетту. Штука в том, что мне Ромео никогда особо не нравился после того, как Меркуцио зарезал этот второй, кузен Джульетты, как его…
– Тибальт.
– Ну да, Тибальт, – говорю – я постоянно имя этого типуса забываю. – Это Ромео виноват. В смысле, мне он в пьесе больше всех понравился, Меркуцио этот. Фиг знает. Все эти Монтекки и Капулетти – они нормальные, особенно Джульетта, но Меркуцио, он… трудно объяснить. У него котелок нормально варит, и он смешной, и всяко-разно. Тут штука в том, что я просто с катушек слетаю, если кого-то убивают, – особенно если кто с таким-то котелком, и смешной, и всяко-разно, и если виноват кто-то другой. Ромео и Джульетта – это они сами и виноваты.
– А вы в какой школе учитесь? – она меня спрашивает. Наверно, хотела съехать с темы Ромео и Джульетты.
Я сказал, что в Пенси, – она про нее слыхала. Очень хорошая, говорит, школа. Я не стал прикапываться. А потом другая, что историю и государство ведет, сказала, что им уже лучше двигаться. Я забрал их счет, только они заплатить мне по нему не дали. Очкастая отобрала.
– Вы и так были более чем щедры, – говорит. – Вы очень милый мальчик. – Вполне нормальная такая. Чуточку напомнила мне штруню этого Эрнеста Морроу – ту, что в поезде была. Главным образом когда улыбалась. – Мы с таким удовольствием с вами побеседовали, – говорит.
Я сказал, что с ними тоже побеседовал с удовольствием. Без балды. Правда, мне б еще больше понравилось, наверно, если б я все время, что мы там сидели, вроде как не боялся, вдруг ни с того ни с сего начнут выпытывать у меня, вдруг я католик. Католики всегда стараются докопаться, католик ты или нет. Со мной такое постоянно, я знаю, отчасти потому, что фамилия у меня ирландская, а большинство народу из Ирландии – католики. На самом деле, штрик у меня одно время и был католик. Только бросил, когда на штруне женился. Но католики всегда выведывают, не католик ли ты, даже если им фамилию не говоришь. Я знал одного такого пацана-католика, Луи Шейни, когда в Вутон ходил. Там я с ним с первым познакомился. Мы сидели под самой дверью, нафиг, лазарета в самый первый день школы, ждали медосмотра и как-то разговорились про теннис. Он ничего так себе теннисом интересовался, я тоже. Сказал мне, что каждое лето ездит на национальный турнир в Форест-Хиллз, я говорю: я тоже, – и потом мы с ним нехило долго болтали про разных фертов-теннисистов. Он нормально так про теннис знал для своего возраста. По-честному. А потом, немного погодя, прямо посреди, нафиг, разговора он меня спрашивает: «А ты, случайно, не заметил – тут где-нибудь в городе костел есть?» Фигня в том, что сразу видно по тому, как он спросил, – это он пытается выяснить, не католик ли я. По-честному. Не то что у него там предубеждение или как-то, но ему просто хотелось знать. Ему нравилось болтать про теннис и всяко-разно, только сразу видать, ему бы это больше