Кровь Богини. Том Белл
дыши! Скорей за мной!
Шаман побежал дальше по тропе, увлекая спутника вслед за собой. Остановившись посреди прогалины, он гневно посмотрел на Глокка.
– Правду говорят! Чем шире руки, тем меньше мозгов! На хрена ты потревожил деревья?
Глокк насупился.
– Что не так, чертов лесовик?
– Некоторые деревья защищают свои листья, выбрасывая ядовитую пыль. Вдохни ее – и ты уже не жилец! – яростно жестикулируя, объяснил Друст. – Ты чуть не угробил нас обоих, дубина!
Рассвирепев, Глокк подскочил к провожатому и схватил его за грудки. Сжатые добела пальцы захрустели, когда он поднял шамана над землей и хорошенько встряхнул. Бросив его под ноги, Глокк присел возле головы Друста и тихо прорычал:
– Следи. За. Языком. Червяк. Иначе ты будешь жрать эту пыль, пока она из всех щелей не полезет.
Побледневший Друст сжался, как цветок перед скалой.
– Я…я…
– Ты меня понял?
– Да, – пискнул Друст. – Да, я все понял.
Великан встал на ноги и за шкирку поднял перепуганного шамана.
– Меня зовут Глокк, – бросил он, не отпуская его ворота. – Так зовут человека, который прервет твою жалкую жизнь быстрее, чем ты успеешь подумать. А теперь веди меня в гребаный лагерь.
Сглотнув, Друст засеменил по тропе, не оборачиваясь на спутника. Он не проронил ни слова до самого конца пути.
«Наверху, наверное, уже вечер. Если не ночь».
Глокк был привычен к долгим переходам по диким землям. Он прожил не одно столетие, и почти всегда находился в бегах. Прирезав или спалив кого-нибудь в одном месте, он перебирался в другое и обитал там, пока не приходилось уходить дальше. Когда умирали те, кто про него помнил, он возвращался в старые места. И так по кругу.
Однако последние несколько дней, с момента его пленения, выдались трудными. И сегодняшний его просто добил. Его валило с ног от усталости. Голод сводил с ума. Как и безмолвные путы браслетов, что сковали руки ледяной хваткой. Богородный дар жалобно пищал где-то внутри, не в силах найти выхода. Казалось, что еще немного, и он навеки покинет Глокка. От этого наваждения хотелось выть и ломать чьи-нибудь черепа и спины. Богородного трясло, как при лихорадке. Он уже подумывал сорвать злость на Друсте, когда тот вдруг остановился посреди лесной прогалины и повернулся к нему.
– Мы пришли, – сказал шаман.
На самом краю реки стояли две гигантские каменные плиты, поваленные друг на друга. В их тени теплился огонек очага. Пахло чем-то жареным. Доносились тихие разговоры и споры. Один из говоривших, темнокожий и рослый, как Глокк, что-то объяснял собеседнику, который скрывался в тенях. Еще один копошился у речки, облезший, едва шевелившийся старик в грязной тунике. Все место было освещено ярким голубоватым свечением, исходившим от толстых личинок, облепивших скалы. Увлеченный спором темнокожий исполин схватил одну из тех, что тушились на костре, и отправил себе в рот, пережевывая ее с мерзким хрустом.
– Это