Час до полночи. Иван Сергеевич Подойницын
новках и столбах, куча листовок разбросанных по асфальту: шубы в рассрочку и прочее барахло. Мигранты и старухи сидят за самодельными прилавками. Посреди всего этого ржавая цистерна с надписью квас, желтая краска облезла, такие же ржаво-желтые микроавтобусы стоят на обочине широкой дороги напротив остановки. Синяя выцветшая куртка, серая шапка, стоптанные ботинки, 100рублей в кармане и пустой пакет в руке – я иду уставившись в одну точку.
За дорогой спальный микрорайон, новостройки – убогие панельные дома, дороги из щебня, гул и грохот не смыкают ни на минуту, строительство продолжается. Раньше там была только военная часть, а полвека назад ее окружал лишь густой лес. На дорогу выехал комплекс воздушно-космической обороны С-350, из-далека казалось, что разворачивается строительный кран. Когда я вышел из магазина толпа стояла и пялилась на него. Вспышка, раздался залп, второй, третий. Люди замерли в недоумении. Экипаж выпрыгнул из кабины и рубки, и разбежался в разные стороны. Вопль сменил молчание, толпу охватила паника. Я бросил пакет и побежал к своему дому.
Две минуты вот мой подъезд, два мужика пытаются сбить кувалдой навесной замок на двери в подвал, толкотня на лестнице, жители выбегают с обоссанными котами и детишками на руках, сумками, рюкзаками и прочим барахлом – видимо они собрались забрать это с собой на тот свет. Дыхание сбито, я пытаюсь подняться на 5й этаж. Отворяю дверь нараспашку, открываю гардероб, там висит только костюм химической защиты Trelchem: толстая резина, перчатки выдержат попадание серной кислоты, сапоги 20минут в жидком хлоре. Раздеваюсь до нижнего белья. Костюм на мне, раздается звонок, красный советский проводной телефон с циферблатом, он не звонил много лет.
– говорите.
– Гоша, телефоны не ловят, телек не работает, интернет с перебоями, последнее что писали: в Ньй-Йорке и Лос-Анджелесе какое-то ядерное цунами. Что же делать?
– Мама, брось всё и беги в подвал, жди меня там.
Трубка повисла на проводе, я надеваю маску изолирующего дыхательного аппарата, а кислородные балоны на спину, на груди датчик воздуха и механический счетчик Гейгера, в руках длинный гвоздодер.
Вспышка, осколки стекла летят в дверь гардероба, дверь гардероба летит в меня, я вылетаю через гипсо-картоновую стену в коридор. Боль. Нажимаю кнопку на маске, избыточное давление выходит, нащупываю гвоздодер рукой, сквозь белую пыль едва ли что видно. Выползаю на лестничную площадку, то, что от нее осталось, один пролет обрушился. Грохот взрыва не смолкает, правое ухо заложило и перезаложило, из левого что-то вытекает, видимо лопнула перепонка. Соседи колотят в дверь, дверная коробка её зажала, когда стены сдвинулись. Эти жильцы не жильцы. Спускаюсь, из ступеней торчит арматура, нужно прыгать. Подъезд замурован наглухо, гвоздодёр тут не поможет. Придётся вылезать через окно на площадке между первым и вторым этажом. Раскат ударной волны не стихает, он длится уже несколько минут. В оконной раме битое стекло, бросаю на неё чьи то брошенные вещи. Карабкаюсь по батарее, цепляясь за трубу, баллоны на спине упираются в стену. Поворачиваюсь боком и вываливаюсь из окна. Бьюсь головой об бетонную крышу подъезда, теряю сознание. Как выражаются боксёры – потушили свет.
Боль. Маска цела, но из под нее выходит воздух. Поправляю пытаясь встать. Теряю равновесие – сказывается удар головой. Ноги подкашиваются, падаю на колени. Тошнота, вот бы не сблевать сейчас. А вот он мой гвоздодер. Цепляюсь им за решетку на окне, второй рукой за выступ в крыше. Никогда не понимал откуда эти круглые дыры в стенах подъезда: экономия цемента или предусмотрительность?
Это чистилище. Слепые обгоревшие люди ползают, натыкаясь друг на друга. Я обхожу их, на горизонте не менее кошмарный вид – многоэтажки вдали лежат в руинах. Этот новостроенный муравейник сложился как домино. Лес, что отделял наш район от города, полыхает. На углу дома шквалистый ветер едва не сбил меня с ног. Прыгаю в бетонную яму, в которую выходят окна полуподвала. Мой мозг уже всё решил: разрушения, продолжительность ударной волны, радиус теплового поражения. Это была W55, пол мегатонны. Янки расщедрились на наш скромный город, должно быть про Нью-йорк и Лос-Анджелес правда.
– Мама!
Она же в самом эпицентре, в километре от центрального вокзала. Там всё разрушено до основания. Если выжившие и остались, то глубоко под завалами и у них нет шансов.Чья то хрупкая рука хватает меня за сапог. Она тянется из подвала.
– Вы спасатель? Заберите нашу дочь.
Родители держат её на руках. Мне нет дела ни до неё, ни до них. Они сами виноваты в произошедшем. Социум взращивал в них иллюзии побед, традиций, религий, патриотизма и важности государственных интересов. Из этого состоит мировоззрение абсолютного большинства. Его никогда не смущало, что эти Химеры обескровили целые поколения, пожирали целые народы, прерывали развитие на столетия. Пожары мировых революций, костры веры, газовые атаки войны не наносят им никакого ущерба. Вот и пришло время испытать их чем то погорячее. Еще вчера, когда Анкара сгорела в ядерном пламени, они ликовали, вывешивая национальные флаги из окон, из которых теперь свисают их трупы. Они вторили про справедливое возмездие и восстановление исторических границ. Массовый психоз,