Полное собрание сочинений. Том 6. Казаки. Лев Толстой
старою кровью, и два убитые фазана. Взглянув на кордон, он остановился.
– Гей, Лям! – крикнул он на собаку таким заливистым басом, что далеко в лесу отозвалось эхо, и, перекинув на плечо огромное пистонное ружье, называемое у казаков флинтой, приподнял шапку.
– Здорово дневали, добрые люди! Гей! – обратился он к казакамъ тем же сильным и веселым голосом, без всякого усилия, но так громко, как будто кричал кому-нибудь на другую сторону реки.
– Здорово, дядя! Здорово! – весело отозвались с разных сторон молодые голоса казаков.
– Что видали? Сказывай! – прокричал дядя Ерошка, отирая рукавом черкески пот с красного широкого лица.
– Слышь, дядя! Какой ястреб вò-тут на чинаре живет! Как вечер, так и вьется, – сказал Назарка, подмигивая глазом и подергивая плечом и ногою.
– Ну, ты! – недоверчиво сказал старик.
– Право, дядя, ты посиди,[11] – подтвердил Назарка, посмеиваясь.
Казаки засмеялись.
Шутник не видал никакого ястреба; но у молодых казаков на кордоне давно вошло в обычай дразнить и обманывать дядю Ерошку всякий раз, как он приходил к ним.
– Э, дурак, только брехать! – проговорил Лукашка с вышки на Назарку.
Назарка тотчас же замолк.
– Надо посидеть. Посижу, – отозвался старик к великому удовольствию всех казаков. – А свиней видали?
– Легко ли! Свиней смотреть! – сказал урядник, очень довольный случаю развлечься, переваливаясь и обеими руками почесывая свою длинную спину. – Тут абреков ловить, а не свиней надо. Ты ничего не слыхал, дядя, а? – прибавил он, без причины щурясь и открывая белые сплошные зубы.
– Абреков-то? – проговорил старик; – не, не слыхал. А что чихирь есть? Дай испить, добрый человек. Измаялся, право. Я тебе, вот дай срок, свежинки принесу, право, принесу. Поднеси, – прибавил он.
– Ты что ж посидеть, что ли, хочешь? – спросил урядник, как будто не расслышав, что сказал тот.
– Хотел ночку посидеть, – отвечал дядя Ерошка: – може к празднику и даст Бог, замордую чтò; тогда и тебе дам, право!
– Дядя! Ау! Дядя! – резко крикнул сверху Лука, обращая на себя внимание, и все казаки оглянулись на Лукашку. – Ты к верхнему протоку сходи, там табун важный ходит. Я не вру. Пра! Намеднись наш казак одного стрелил. Правду говорю, – прибавил он, поправляя за спиной винтовку и таким голосом, что видно было, что он не смеется.
– Э, Лукашка-Урван здесь! – сказал старик, взглядывая кверху. – Кое место стрелил?
– А ты и не видал! Маленький видно, – сказал Лукашка.– У самой у канавы, дядя, – прибавил он серьезно, встряхивая головой. – Шли мы так-то по канаве, как он затрещит, а у меня ружье в чехле было. Иляска как лопнет....[12] Да я тебе покажу, дядя, кое место, – недалече. Вот дай срок. Я, брат, все его дорожки знаю. Дядя Мосев! – прибавил он решительно и почти повелительно уряднику: – пора сменять! – и, подобрав ружье, не дожидаясь приказания, стал сходить с вышки.
– Сходи! – сказал уже после урядник, оглядываясь вокруг себя. –
Посидеть – значит караулить зверя.
Лопнет – выстрелит на казачьем языке.