Аллея всех храбрецов. Станислав Хабаров
а с архивами, в полном порядке”. Ему совсем не светило закопаться в бумажном хламе и куцый собственный опыт гласил, что конкретность нужна, тогда вся досужая масса знаний нанижется разом на конкретную идею шашлыком на шампур. Вместо этого обилие объяснительных записок и расчетных справок составляли непроходимую трясину. Выручал Вадим.
Он знал всё, представлял связи и нюансы и перебрасывал мостки. И вместе с ним шаткое и валкое превращалось в добротную конструкцию, которую при желании можно даже обшить и раскрасить.
Инспектируемое, уже давным-давно летало, и получалось вроде сказочного “пойди туда, не зная куда”, но принеси требуемое и нужное. Вопросов возникала куча. К “сапогам” Мокашов уже отчаялся обращаться, зато к Вадиму – каждые десять минут.
Вадим обычно сидел у расчетчиц, которых все называли девочками. После техникума они совсем юными пришли в отдел. Они считали ему, а он развлекал их новостями, пил с ними чай, играл в перерыв с ними в домино и был для них открытым окном в мир. Расчетчицы обожали Вадима.
Их волновали слухи. Говорили, что Мокашов – чуть ли ни родственник министра, и сам Главный опекает его, и что он – ученик Келдыша, решивший какую-то проблему Гильберта и прибыл сюда её внедрить. Поговаривали и об отряде гражданских космонавтов для Марса. На все эти вопросы Вадим отвечал: "чушь". Но не бывает дыма без огня, и Мокашова пристально разглядывали.
– Вадим Палыч, – появлялся у расчетчиц Мокашов, – можно вас на минуточку?
– Ещё чего, – откликался Вадим, – чай уже налит и что мне приятней переливать с тобой из пустого в порожнее или чай пить? Нужен, говоришь?
– Очень.
– Я всем нужен, – веселил окружающих Вадим, – а ходит ко мне один Мокашов. И почему у всех подчинённые как подчиненные, а на меня прёт сплошной изобретатель.
– Он что? Он очень бестолковый? – интересовались расчетчицы.
– До ужаса, – говорил Вадим, – знаете, детские игрушки "Я сам", и он хочет всё сам изобрести. Сейчас, снова придёт. Увидите.
– Вадим Палыч, – появлялся на пороге Мокашов, – извините, ради бога…
– Товарищи, – объявлял радостно Вадим, – на арене Мокашов. Опять не понял?
Расчетчицы клонились к машинкам от хохота, а Мокашов в такие моменты просто ненавидел его.
К "сапогам" теперь редко заглядывали по делу. Забегал стремительный Взоров от проектантов.
– Коллеги, у меня к вам чисто математический вопрос. "Сапоги" откладывали бумаги.
– Вы знаете, что такое тонкий немецкий шомпол?
Игунин взглядывал на Взорова бешеными глазами, а Семёнов только улыбался:
– Шомпол, простите, для чего?
– А вас прочистить. Уходить надумали?
– Помилуйте.
И Семёнов тащил проектанта в коридор, где разговор продолжался так же загадочно и необыкновенно. Из-за двери доносились отдельные слова. "Коллега, я вам представлю подробнейший меморандум… Однажды дважды…" Игунин затыкал уши, а Мокашов жадно вслушивался. Но "сапоги" не