Звукотворение. Роман-мечта. Том 2. Н. Н. Храмов
находился рядом с ней. В точечке живописной этой соединялось заведомо несоединимое – стойкость и хрупкость, доверчивость и кокетливость… страстная, затаённая глубина, тихое, от большинства «досужливых» скрываемое томление и озорной, поверхностный погляд на серьёзные вещи, что было далеко не так. Изложенного здесь стало бы достаточно для многих иных описаний представительниц слабого пола – девушек, женщин, но не для Катюши. Ограничиться подобным набором мазков, штрихов – значило бы заведомо опустить наиглавнейшее: помимо упомянутой отрешённости, возвышенной от сует мирских, кроме мудрости глубинной героиня наша излучала особую, резонирующую с окружающим… колышень? ауру? трепетность… этакий незримый ореол подлинно русской ментальности, натуры! Любой, подпадавший под магнетические чары сии, просто не мог не вдохнуть вешней поэзии собственного пробуждения – поэзии радости, счастья, муз… Слёз!.. Будто бы Катюшенька собиралась переступить какой-то незримый порожек, а там, за чертой не проведённой, начиналась сказка, и ты, ты, посвящённый, оказавшийся случайно возле, погружаешься вдруг в удивительное блаженство лицезрения и несбыточного породнения с гениальным автором предыстории женства всего.
К тому времени, когда она взяла себе Серёжу, отца и матери у неё уже не было: задолго до старости помирал люд простой. Тяжёлая жизнь заставляла рано в могилы сходить, только тяжёлая жизнь – голодная, нищенская. Оголишная. И заботушка о братишках-сестрёнках меньших пала на Катины, развёрнутые встречь бедам, плечи. Хорошо хоть, земелька, огородишко свой имелись. А ещё хорошо то, что Серёжу приняли с нежностью, не увидели в нём седьмого в общей сложности рта – напротив, прониклись домочадцы невеличкие умилением искренним, расстрогались, когда комочек маленький, беззащитный, живой, в их мирок дружный попал – полюбили ребятёнка сразу, налюбоваться-наиграться им не могли к заботе новой Екатерины Дмитриевны.
Пару лет назад побывал проездом почти в деревушке тойной офицерик девятого, дворянского, между прочим, роду-имени Павел Георгиевич Бекетов – дальше продолжать? И пошла она, Катюша, под венец, стала Бекетовой, родила сынишку, да помер младенец, это мы знаем. Муж ещё раньше на фронт убыл: служба-с! Осталось только доложить читателю, каких мук, раздоров и сомнений внутренних стоило ей, чтобы отписать половинке своей на «германскую» про горюшко случившееся и сообщить в придачу о Серёженьке-приёмыше, хотя Павлушу любила, верила: истолкует верно решение оное, поддержит, благословит (не за ради красного словца!) Лгать, выдавать Серенького за Сашка в мыслях ни минуты не держала: и не в соседских языках длинных дело тут, просто не хотела на неправде семью строить. Супруга уважала. Себя. Будущее сына – сына! – превыше всего ставила. Ответственность такая дорогого стоит. К чести Павла
Георгиевича, не обманулась Екатерина в надеждах-ожиданиях. В письмах редких офицер бравый нежно успокаивал хозяюшку милую, обещал воротиться с победой и