Звукотворение. Роман-мечта. Том 2. Н. Н. Храмов
на свой манер, подобно музыкальной пьесе, которую в данный момент осваиваю, изучаю… Девушка-фуга, девушка-сонатина… Девушка-вальс… Ведь к произведениям, этим, другим, я часто питаю довольно странные чувства, а к девушкам – очень отеческие и очень-очень… щедрые, щедрые на меня, щедрые на то человеческое, что произрастает во мне и стремится к людям, на свет… Порой не знаю, как относиться к девчушкам этим, дочерям… женщинам… Мне просто нужно быть таким, быть с ними, и всё тут. Понимаешь? Иногда они заменяют мне тебя… А иногда, страшно сказать, они кажутся мне продолжением меня самого… Вот ка-ак…
– Понимаю…
– Ревнуешь?
– Что ты?!
Это её «что ты» в очередной раз больно полоснуло его по живому: почувствовал и никчёмность свою, и какую-то нереальность происходящего вокруг, творящегося с ним. Особенно же остро ощутил её, Наташеньки, благородство жертвенное, целомудрие, чистоту алмазную…
– Странный ты человечек… И нужна мне, господи, как же ты мне нужна!
– Так ведь это самое главное, родной… Ну-жна-а-а…
– Знаешь, наверняка кто-нибудь толстокожий, разбитной ляпнул бы сейчас, мол, он, то есть, я, бабник первостатейный, а она – ты, не имеет элементарной девичьей, женской, суть не меняется, гордости…
– Ты же…
– Я? Я думаю, что никогда нельзя быть категоричным и однозначным в оценке человеческой личности, поступков наших… Легче всего оскорбить, обозвать, приклеить ярлык. Вот поддержать ближнего, предварительно его поняв хотя бы на столечко (показал кончик мизинца), помочь… Это куда сложнее!
Ткнулся губами в её предплечье, мягенькое, отдающее чем-то невостребованно-материнским – хорошо, обетованно стало… Продолжил:
– А по-моему, даже молоденькая девушка, вчерашняя девочка, по отношению к любому мужчине питает частенько чисто материнские чувства… Природой дано… заложено, а может, просто души у вас, у девушек, женщин, гораздо нежнее и мудрее, отзывчивее и трепетней… А?
– Иногда это происходит подсознательно. Мы… как бы пробуждаемся, в нас просыпаются глубинные чувства – нет, не жалости, не сострадания, хотя и они присутствуют… Просто поднимается во весь свой рост что-то древнее, исконное, чего мы и сами в себе не подозревали, чему не придумали названия…
– А сейчас… у тебя… тоже? Мне так уютно… здесь… Тепло… Дивно!..
– Сейчас? Глупышенька ты моя! Я ведь твоя половиночка! И не стесняюсь тебя. Мне хорошо от того, что хорошо, любо тебе. И чем тебе лучше, тем счастливее, богаче я. Вот так, мой родной! Просто?
Разговоров, подобных этому воркованию чудному, было превеликое множество. Да они обсуждали всё: от летающих тарелок – до самых интимных, сокровенных тайн друг друга, находя взаимное облегчение в доверительном тоне, в душевной близости, в такой близости, когда глаза в глаза, ближе некуда… когда срастаются и сливаются в единое целое два мира человеческих, две жизни… Что облегчение?! Им надо было видеть каждую чёрточку лица напротив, читать со дна