Дверь на черную лестницу. Елена Колядина
в Череповце.
Если быть точной, когда-то этажей было пять, но первый наполовину ушёл в тротуар, и его оконца сверкали из брусчатки, как полуприкрытые кошачьи глаза.
Как и все здания на Садовой, дом стоял впритык с соседями, а во двор вела приземистая сумрачная арка справа от подъезда.
– Подворотня, – с удовольствием объяснила бабуля. – Оттого так называется, что раньше в арке были чугунные ворота. Дворник запирал их на ночь, чтоб никто не шастал, чтоб порядок был.
– И подъезд запирал?
– Парадное, – поправила бабушка. – В Петербурге говорят не подъезд, а парадное. Потому что эта лестница парадная, а во дворе есть еще лестница черная.
– Чёрного цвета? – в шутку спросила я.
– Нет, там черный ход: для черни, то есть для прислуги. Да и окон на той лестнице нет, поэтому чёрная в буквальном смысле.
– Ты никогда не говорила, что у вас в квартире есть прислуга.
– Сейчас, конечно, нет, а до 1917 года была.
Вот тебе и на! Сколько же дому лет? Я думала, пятьдесят.
Бабушка засмеялась: как же пятьдесят, если она здесь родилась 71 год назад?
И велела внимательно поглядеть под крышу.
Я пошарила глазами по стене над последним этажом и увидела лепную цифру, освещенную светом из окна – 1868.
– Наш дом построен в XIX веке, в 1868 году, – пояснила бабуля. – Как и все дома в округе, он был доходный: владелец сдавал квартиры внаем и получал доход.
– Как ты с Юли?
Бабушка засмеялась: что-то вроде этого, только квартиранты тогда побогаче были.
Мы перешли проезжую часть, бабушка назвала её мостовой: «Осторожно через мостовую, погляди, нет ли трамвая?» – и подошли к дверям. Именно к дверям, потому что их было две рядышком. Никогда не видела, чтобы в жилой дом вели сразу две такие огромные витиеватые двери, разве что в кино!
Бабуля объяснила: дверь двустворчатая – ну и слово, не выговоришь.
Сразу видно, старинные, сейчас таких не делают. Сейчас двери из железа с домофоном, а эта из резного дерева с эмалированной табличкой.
Вот это да! Я смутно помнила: подъезд, то есть парадное, у бабушки большой, высокий. Но всё остальное совершенно выветрилось или вообще не отложилось в голове. А тут оказался настоящий музей! Лестница царских размеров, к ней вёл проход, выложенный истертыми каменными плитами. Справа в стене еще одна высоченная, тоже дву-створ-ча-тая – не сразу произнесёшь! – дверь, а слева – камин! Самый настоящий, у нас такой на даче, только гораздо меньше.
– Бабушка, вы здесь огонь разводите?
– Что ты, Машуля! Подозреваю, огонь здесь не разводили с дореволюционных времен, видишь, всё закрашено.
Действительно, каменное обрамление и очаг были замалеваны синей краской. Зато над камином висело огромное зеркало, очень старое, судя по тому, какое мутное и темное.
– Тоже с 1868 года? Как его хулиганы не разбили?
– До 1917 года бить было некому, – хмыкнула бабуля, – здесь жили интеллигентные люди. Нашу квартиру, например, занимали инженер путей сообщения с супругой-художницей.
– А