Булочник и Весна. Ольга Покровская
«по-человечески», и обитал теперь мой друг. Он обрадовался мне, как если бы к нему пришёл земляк с далёкой родины.
Его лицо показалось мне боевым, хотя и осунувшимся. Тёмные вихры приведены в порядок, насколько позволяет их несгибаемый нрав, зато глаза – вполне себе огнемётны.
– Ну как тебе обстановочка? Видал – никакой музыки! – объявил он и, не обнаружив на моей физиономии признаков восторга, сказал прямо: – Я вообще-то похвастаться хотел – проявленной силой воли! Конечно, это не предел мечтаний. Папа со мной жесток. Мог бы взять к себе – так нет, засадил к Пажкову. Руку-то мою, которую об его зубы, представь, лечить пришлось! Ходил обмотанный, с антибиотиком, – и Петя показал мне шрам на косточке среднего пальца. – Но в целом всё неплохо. Коллектив ничего. Особенно менеджер по персоналу, замечательно идёт на контакт!
Он листнул телефон и сунул мне фотографию миловидной блондинки.
– Как тебе?
Я оттолкнул его руку.
– Ну ладно, ладно, не сердись, – улыбнулся Петя. – Кофейку тебе сделать?
Он включил кофемашину, прошёл, споткнувшись о корзину для мусора, к шкафу и добыл две средне чистые чашки. Покружился в поисках сахарницы. Скованными движениями новичка расчистил стол от бумаг.
Мне сделалось его жалко. Несмотря на бодрость, он был эмигрант в чужой стране и ещё не освоился с её распорядком. К тому же новое государство оказалось удручающе тесным по сравнению с ландшафтами музыки, к которым он привык.
– Петрович, ты человек со вкусом. Что тебе в этом бедламе? – спросил я, пока он возился.
– А тебе последние семь лет что в нём было? – огрызнулся он. – Вот и мне – оно же самое. Ты учитывай мою ситуацию – я ж всё-таки не с улицы пришёл, у меня папа – партнёр! Так что дело быстро пойдёт, наверстаем. А сочувствовать мне не надо, – прибавил он, заметив мою кислую мину. – Я, брат, из рабства вырвался, теперь заживу.
– Рояль-то как? Не магнитит? – подковырнул я всё-таки.
– Рояль? – Петя улыбнулся. – А «рояль» – это что, надёжная марка? А бензину сколько жрёт? И как там, кстати, насчёт безопасности? А то, знаешь, бывает, тебя же подушкой и расплющит.
Минуты две мы просидели молча, глотая кофе без сигареты. Курить у них было нельзя.
– Петь, когда ты всё это решил? – спросил я. – И почему я этот момент прохлопал?
– Ты Сержа помнишь? – спросил Петя, отодвинув чашку и локтями навалившись на стол – чтобы поудобнее испепелить меня взглядом. – Помнишь, когда ты после футбола к Майе своей ездил? Он как раз в тот день написал мне на почту. Что-то, мол, обо мне ничего не слыхать! И, представь, зовёт, если я, конечно, ещё не вышел из формы, аккомпанировать какой-то его знакомой скрипачке, типа продвинутой. Потому что я, по его мнению – по его, заметь, мнению! – совпадаю с ней в восприятии музыкального наследия Кароля Шимановского, которым эта скрипачка в настоящий момент увлечена! Да, я когда-то его играл – чтобы показать наглядно, как демоны в человеке пляшут! А у Сержа сдуру отложилось, что я к Шимановскому имею пристрастие. И вот теперь он