Булочник и Весна. Ольга Покровская
внедорожника.
Он неплохо его подновил. Сменил ещё мною погнутый диск, отполировал царапины, а сиденье рядом с водительским завалил коньяком в пижонских коробках. Такова была его скромная благодарность.
– А моя красавица через пару дней будет. Какая – не скажу пока! – сообщил он и улыбнулся, наивно рассчитывая удивить меня какой-то там жестянкой.
Закурив, Петя поглядел в долину, подёрнутую жирком тумана. Понемногу его лицо переменилось, утратило спазм успеха. Он закрыл глаза и пару минут блаженствовал в тишайших аудиоволнах русской природы.
– Ладно, показывай хозяйство! – наконец сказал он.
Со снисходительным одобрением Петя оглядел мой беспорядок, попинал колдобины, подняв рубероид, изучил начавший синеть брус и задал неожиданный вопрос:
– В тельняшечке не мёрзнешь?
– Да ты чего! Вечер тёплый!
– Тёплый, говоришь? Ну тащи тогда чаёк! На ступенечках у тебя посидим, пообщаемся!
Через пять минут мы уже сидели с ним на верхней ступеньке бытовки, обнимая горячие чашки. Дымки сдувало вдаль – они смешивались с туманом, а из динамика Петиного телефона плыла тихая и очень важная мысль. Может быть, самая главная. Петя назвал её Сарабандой из до-минорной партиты. Но мне куда больше, чем название, хотелось знать перевод этой музыки на человеческий язык, хотя бы краткий. Наконец внутренний голос отозвался на мой запрос: «Болван! Эта музыка о том, что Бог есть!»
– Как тебе? – улыбнулся Петя с гордостью, как будто это было его собственное сочинение. Горизонт, недавно широкий, надвинулся на холм валами тумана. Налетел ветер со слабым дымом, и вскоре я уже не смог бы отделить музыку от тумана над полями. Бах стал русской осенью, душистой и мглистой.
– Что творится со мной по ночам – хоть спать не ложись! – сказал Петя. – Весь день брожу в пажковском угаре. А как засну – начинается! Я за эти месяцы всё переиграл.
Даже то, чего в глаза не видел. Сплю и разучиваю. Чёрт его знает, как это выходит. Вещь на слуху – и мозг это дело как-то сам трансформирует в ноты. Сегодня снился зал какой-то непонятный, типа школьного актового, в первом ряду все мои, и умершие, бабушка… А на днях, прикинь, во сне мне мой рояль буквально, как Мойдодыр, заявляет: мол, или я немедленно верну ему трёхтомник Бетховена, который я, типа, спёр, или он мне прямо в квартире устроит аутодафе! Нет, ты представляешь, какого масштаба бред? Эх, тяжело мне ломаться!.. – И Петя, перехватив чашку, прижал к виску её тёплый бок, как будто у него разболелась голова.
– Ты прости брат, что я тогда, ночью, не поговорил с тобой! – сказал он. – Пажковская презентация была в башке – не смог переключиться. Давай, рассказывай, чего там у тебя стряслось? Если ещё актуально.
Я махнул рукой: проехали.
– А ты не особо-то, я гляжу, тоскуешь. Природа, вон, тебе нравится. Когда главное потерял – знаешь, не до природы. – И Петя очень внимательно, пожалуй, даже с пристрастием посмотрел на меня. – Тебя вера, что ли, бережёт? Веришь, что всё поправится?
Само собой, я верил. А как иначе? Надо только перетерпеть этот кусок выжженного времени, глупую дырку в судьбе.
– У