Свинцовый ливень. Иван Юрьевич Андреев
будет увидеть внутренние органы во всей их красе. С ногами было не все так плохо, но руки представляли собой жалкое зрелище. Мышечную массу можно нарастить только при соответствующем питании, которое Богдан не мог себе позволить.
Тупая головная боль уже изрядно надоедала, избавиться от нее можно было только сном. Богдан-жилец выключил телевизор, на котором Богдан-диктор начал разжевывать новости политики, и перебрался в спальню. Скрип половиц удручал. Каждый шаг отдавался в костях, боль начала пронзать все тело. Пока Богдан добрался до кровати, он серьезно забеспокоился о своем состоянии.
– А не вызвать ли мне скорую? – вырвавшийся шепот, который должен был стать громким жизнерадостным голосом напугал Богдана еще больше, чем боль. Он засеменил к прикроватной тумбочке и вытащил оттуда коробочку с обезболивающим.
В ушах зазвенело.
Руки тряслись, как у наркомана. Богдан никак не мог открыть коробочку, боль резала каждый нерв, глаза грозились лопнуть. Кровь будто начала нагреваться. Богдан засипел.
Открыв злосчастную коробку, он вытянул пластинку и выдавил одну капсулу. Руки непроизвольно дернулись, и капсула упала на пол, откатившись немного в сторону.
Пытаясь ее поднять, Богдан чуть не закричал, но изо рта раздалось только сипенье. Поясница переломилась, и он упал. Боль достигла желудка, и Богдана вырвало. Наружу вышел злосчастный бутерброд с колбасой вместе с чаем и утренним завтраком, успевшим перевариться.
Не контролируя себя, Светлов перекатился на другой бок, под ногти словно загоняли иглы.
– Где она? Где? – Богдан искал глазами капсулу: тумба, кровать, шкаф, груда одежды, журнал… Возле журнала! Вот!
Каждое движение отдавало в мозг, по щекам катились слезы. Богдан не помнил, как проглотил таблетку, он лежал в позе эмбриона около часа, пока боль не отступила. Пот лился градом, Светлов боялся пошевелиться, он не хотел возвращения этих чувств, с ужасом ожидая повторения приступа.
– Чем я хуже? Чем? – причитал Богдан, обнимая свои ноги и дергаясь всем телом. Когда судороги прекратились, Богдан встал, подошел к комоду, чуть не вступив в зловонную лужу и принял все таблетки, которые там были. По одной каждого вида. Всего восемь. Ах, еще капли. Глаза, нос. Теперь все.
Перед сном, Богдан вытер неприятные последствия приступа, расстелил постель, разделся и уже собирался ложиться, как его взгляд упал на фоторамку, которую ранее снес рукой так сильно, что она отлетела к окну. Богдан увидел на потрескавшемся стекле два улыбающихся лица – Вероника и он сам. Тогда они были счастливы, тогда было время хоть какой-то стабильности. Он хотел туда вернуться. Слезы потекли непроизвольно, окрашивая весь мир в серую гамму. Как бы ему хотелось смеяться, а не рыдать в потемках в доме у черта на куличках! Смеяться вместе с Вероникой, с отцом, с матерью, со своим дедом, который построил этот дом. В окне виднелся бассейн: мечта, которой не суждено исполниться.
– Почему я один? – Богдан шептал это Веронике, улыбающейся с фотографии, – почему?
Богдан повалился