Воля к власти. Фридрих Ницше
и вкусом «исторического понимания» (по существу своему носящего характер экзотизма, как немецкая музыка – между французской и итальянской музыкой, как Карл Великий – между imperium Romanum[63] и национализмом, задерживатель par excellence).
102
В какой мере христианские столетия с их пессимизмом были более сильными столетиями, нежели восемнадцатый век, этому соответствует трагический век в Греции. Девятнадцатый век против восемнадцатого века. В чем-то наследует ему, в чем-то идет назад (меньше тонкости мысли, вкуса), в чем-то превосходит его (мрачнее, реалистичнее, сильнее).
103
Какое значение имеет тот факт, что Campagna romana возбуждает в нас определенные чувства? А также и горы?
Шатобриан в письме от 1803 года к г. де Фонтану передает первое впечатление от Campagna romana.
Президент де Бросс говорит о Campagna romana: «Il fallait que Romulus fait ivre, quand il songea а bвtir une ville dans un terrain aussi laid».[64]
Делакруа[65] также не любил Рима, он нагонял на него страх. Он был без ума от Венеции, как Шекспир, как Байрон, как Жорж Санд. Нерасположение к Риму испытывали также Теофиль Готье и Рихард Вагнер.
Ламартин[66] восхваляет Сорренто и Позилиппо.
Виктор Гюго восторгается Испанией, «parce que aucune autre nation n’a moins empruntй а l’antiquitй, parce qu’elle n’a subi aucune influence classique».[67]
104
Две великие попытки преодолеть восемнадцатый век:
Наполеон, вновь пробудивший мужа, воина и великую борьбу из-за власти, замыслив Европу как политическое целое;
Гёте, возмечтавший о единой европейской культуре, полностью наследующей всю уже достигнутую «гуманитарность».
Немецкая культура нашего века возбуждает к себе недоверие – в музыке недостает того полного, освобождающего и связующего элемента «Гёте».
105
Перевес музыки у романтиков 1830 и 1840 годов. Делакруа. Энгр, страстный музыкант (культ Глюка, Гайдна, Бетховена, Моцарта), говорил своим ученикам в Риме: «Si je pouvais vous rendre tous musiciens, vous y gagneriez comme peintres»[68]; равным образом Горас Верна, с его особенной страстью к Дон Жуану (как об этом свидетельствует в 1831 году Мендельсон); равным образом Стендаль, который говорит о себе: «Combien de lieues ne ferais-je pas а pied, et а combien de jours de prison ne me soumetterais-je pas pour entendre Don Juan ou le Matrimonio segreto; et je ne sais pour quelle autre chose je ferais cet effort»[69]. В то время ему было 56 лет от роду.
Заимствованные формы, например Брамс, как типичный «эпигон»; образованный протестантизм Мендельсона имеет тот же характер (здесь поэтически воспроизводится некоторая былая «душа»…).
Моральные и поэтические подстановки у Вагнера, одно искусство как средство по нужде для возмещения недостатков другого.
«Историческое понимание», поэзия саги как источник вдохновения.
То типичное превращение, наиболее ярким примером которого между французами
Римской империей
«Вероятно, Ромул был пьян, когда задумал выстроить город в такой безобразной местности»
«Потому что никакая другая нация не взяла так мало у античности, потому что она не подвергалась влиянию классики»
«Если бы я мог вас всех сделать музыкантами, вы бы от этого выиграли как художники»
«Сколько бы лье не прошел я пешком и сколько бы дней не провел я в тюрьме ради того, чтобы только услышать «Дон Жуана» или «Матримонио секрето», и я не знаю, ради чего другого я бы сделал подобное усилие»