Полное собрание сочинений. Том 37. Произведения 1906–1910 гг. Кто убийцы? Павел Кудряш. Лев Толстой
удобным Вам способом.
удобным Вам способом.
удобным Вам способом.
1
Слова: и всё лицо ее рассияло написаны поверх зачеркнутого: и Семен не мог оторваться от притягивающей красоты этого сияющего здоровьем и силою веселого лица и могучей силою всего пряного, широкого женского стана.
2
Зачеркнуто: прекрасные
3
Зач.: добрые
4
Зач.: стюдент
5
Зачеркнуто: Отец больше чем одобрял, гордился нм. Мать нежно и матерински любила его. Любила его по-своему, по-женски и Аграфена.
6
5 написано по цифре 7.
7
Зач.: В Москве же в этот день с Павлушей Лункиным <Карякиным> случилось вот что: В контору парфюмерной фабрики Маслакова, где Павел служил <конторщиком> писарем, пришел
8
Зач.: Павел же в это время, живя в Москве, совсем забыл думать о деревне. В душе его в эти первые дни июня шла совсем далекая от деревенских забот горячая и радостная работа.
9
Зач.: Павлушка и в деревне был одним из лучших учеников и читал всё, что ему попадалось под руку. Теперь же в Москве он только одним и жил, одного желал, понять, узнать всё то, что знают люди, чем они живут, почему знают, что такая именно, такая, какая она есть, должна быть жизнь и почему и поддерживают ее такою. Узнать это он, не имея возможности узнать из высшей школы, он надеялся из книг и читал всё, что попадало, смотря на все книги, как на учение жизни.
10
Зачеркнуто: Зачем это автомобили у одних и духи, которые у них делают и как слышно продают по 3 р. за склянку.
11
Зач.: И в деревне он решил, что этого и понимать не надо, а надо жить, как все живут. Жил он в деревне чистою жизнью. В деревне он целовался с девчатами на посиделках, но греха не знал, потому что сам не понимал, отчего ему было совестно. Здесь же в Москве он был к себе еще строже. Кухарка стала приставать к нему. Он с <злостью > обругал ее. На его беду он был миловидный, черноглазый, чернобровый, курчавый, среднего роста, стройный, ловкий. Особенно хорош он был, когда улыбался. Самые угрюмые люди улыбались на его улыбку. Он знал, что женщинам он нравился, но не только не дорожил этим, но чурался их. Он помнил свое сватовство с Аграфеной и то, что он и сказал ей, когда она посмеялась ему, что он забудет ее с московскими кралями. «Буде язык чесать-то, – сказал он ей, – как сказал, что никого окроме тебя не хочу любить и не буду. Мое слово во, как камень». И как он сказал, так и жил, и хотя и выслушивал рассказы московских ребят об их веселой жизни, сам только неодобрительно покачивал на эти рассказы головой.
В чистой жизни этой в Москве поддерживала его особенно книжечка, которая попалась ему, о половой распущенности, где описывался вред и опасность полового разврата. Также и в деле хмельных напитков помогли ему книги. В деревне он на празднике и в компании пил, но в Москве, также благодаря книге о хмельных напитках, он совсем отказывался от всего хмельного. Товарищи звали его монахом и смеялись над ним, но смеялись добродушно