Сокрытые в веках. Ирина Лазарева
медленно поднялся, достал из кармана платок и стал вытирать кровь с подбородка – Рене врезал-таки порядочно. Потом посмотрел на своего обидчика и неожиданно расхохотался.
– Ну и ну! – и схватился за разбитую губу. – Видел бы ты себя со стороны. Этакая добродетель во плоти. Пока ты пускал сопли по поводу животных и снимал о них слезливые фильмы, я зарабатывал деньги. Мне и сейчас нет дела до твоих дурацких сантиментов, и если ты собираешься здесь разглагольствовать о морали, то не теряй времени даром. У меня своя мораль. Жить ведь как-то надо. Ты нужды никогда даже не нюхал, вот и бряцаешь тут громкими фразами. Нашлись человечки, у которых была во мне надобность, не в пример тебе. Я им помог – они мне деньжат подкинули, а потом пошло и поехало. Теперь у меня своя клиентура, и я вполне доволен жизнью, представь, даже скопил кое-что.
– И чем же вы тут промышляете? – спросил Рене. – Макаки? Какаду?
– Ну нет, мы такой мелочью не занимаемся. У меня был заказ на гарпию. Мои ребята видели парочку на Минданао. – Он говорил о великолепном редком филлипинском орле.
– Да что ты, – язвительно удивился Рене, – я думал, их уже не осталось. Вы же, наверное, и постарались.
– Постарались те, кто вырубает леса, – возразил Жан. – Ты и сам это прекрасно знаешь.
– Ну а здесь зачем в горы полезли?
– За долгопятами, конечно. Парни мои свое дело знают. Пошли ночью, бродили, бродили и нашли вот этого, – Жан кивнул в сторону кровати. – Теперь главное его вывезти. Если уж тебе неизвестно, что это за зверь, значит, мне светят хорошие денежки. – Он довольно потер руки.
– Да, я вижу, дело у тебя поставлено широко. Только учти, стоит тебе появиться в Париже, и тебя сразу же арестуют. Я сам об этом позабочусь.
– А ты попробуй, докажи. Завтра утром мы заберем ящерицу и уедем, а ты посидишь здесь еще денька два. Потом тебя выпустят, и можешь отправляться на все четыре стороны.
Жан повернулся к двери, собираясь выйти. Рене все же не хотел сдаваться. Будучи сам человеком интеллигентным и глубоко порядочным, сталкиваясь с людьми дурными, он думал о них лучше, чем они того заслуживали, что было не только результатом его воспитания, но и всего образа жизни. Выросший под пристальным вниманием состоятельных родителей, он рано увлекся зоологией, что постепенно переросло в страсть, и как-то незаметно проскочил и трудный подростковый возраст и все соблазны необузданной юности. Как истинный исследователь, далекий от интриг и мук тщеславия, подсиживания и склок, неизбежных в закрытом пространстве одного учреждения, избрав ареной деятельности весь мир, общаясь лишь с такими же, как он сам, влюбленными в свое дело энтузиастами, он не имел врагов, вернее, он их не видел.
Может быть, именно поэтому, избавленный от дрязг и конфликтов, не видя противника в лицо, он воспринимал нарастающее уничтожение природы как одно всемирное зло, не имеющее конкретных лиц и имен, и боролся не с видимым врагом, а взывал с экрана или со страниц своих книг к человечеству в целом.
И вот