История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 12. Джованни Джакомо Казанова
и я нашел ее изменившейся.
– Отчего вы бледны, и где ваш веселый вид?
– Это оттого, что вы причинили мне горе.
– Ладно. Успокойтесь, верните себе хорошее настроение и примиритесь с тем, что я пытаюсь исцелиться от страсти, природа которой такова, чтобы постараться оторвать вас от исполнения вашего долга. Я буду тем не менее вашим другом и буду приходить повидать вас раз в неделю, пока я остаюсь в Риме.
– Раз в неделю! Не следовало начинать с того, чтобы приходить каждый день.
– Это правда. Ваше обманчивое лицо не дало мне возможности об этом догадаться; но я надеюсь, что, в силу, по крайней мере, чувства благодарности, вы посчитаете добрым, что я пытаюсь снова стать разумным. Чтобы помочь этому процессу исцеления, я должен видеть вас как можно реже. Подумайте немного, и вы сочтете, что решение, которое я принял, мудрое, честное и достойно вашего уважения.
– Как жаль что вы не можете любить меня так же, как я вас люблю.
– Это значит спокойно. Без всяких желаний.
– Я этого не говорю; но умея держать в узде желания, которые противоречат нашему долгу.
– Это будет наука, которую в моем возрасте я не смогу постичь. Не скажете ли вы мне, очень ли вы страдаете, подавляя желания, которые любовь, что вы ко мне питаете, вам внушает?
– Мне бывает очень не по себе, если я сдерживаю свои желания всякий раз, когда думаю о вас. Наоборот, я их лелею, я их ценю. Я хотела бы, чтобы вы стали папой, я несколько раз хотела, чтобы вы были моим отцом, чтобы я могла вполне свободно осыпать вас сотней ласк, я хотела бы в моих мечтах, чтобы вы стали девушкой, как я, чтобы иметь возможность жить с вами весь день.
Я не мог при этом удержаться от смеха. Сказав, что приду за ними, чтобы отвести их в театр Алиберти, я покинул их в радости, что должен ощущать влюбленный мужчина, который чувствует уверенность, что достигнет желаемого, хотя и с большими трудностями, поскольку во всем том, что сказала мне сейчас Армелина, я не заметил ни тени искусственности, ни кокетства. Она меня любила и она упорствовала, не соглашаясь в этом признаться себе самой, и, соответственно, испытывая нежелание доставить мне наслаждение, в котором природа заставит ее участвовать, и она поймет, что любит меня. Это чувство зародилось в ее душе вопреки ей самой. Ее опыт не внушил ей, что она должна либо бежать меня, либо приготовиться стать жертвой любви.
В час оперы я явился за ними в том же экипаже и с тем же слугой. Когда привратница увидела ливрею Санта Кроче, она сказала им спуститься, и они увидели меня сидящим на откидном сиденье. Они не удивились, увидев меня одного. Эмилия передала мне привет от начальницы, которая попросила меня прийти к ней завтра поговорить. Я проводил их в оперу и там не отвлекал их внимания от спектакля, который они видели в первый раз. Не веселый и не грустный, я лишь отвечал на все их вопросы. Будучи римлянками, они примерно знали об особенностях кастратов, но несмотря на это Армелина хотела верить, что та, что играла вторую роль, была женщина, ее грудь доказывала ей ее правоту. Я спросил, осмелилась бы она лечь в постель с ней, и она ответила, что нет, потому что порядочная