Пятое измерение. На границе времени и пространства (сборник). Андрей Битов
быть запечатлено только памятью. Память как пятое измерение свойственна материи, но впервые была открыта нами как форма сознания, а лишь недавно – как свойство кристалла, металла или жидкости. Литература оказалась знанием более древним, чем наука.
Россия – страна до-знания в прямом и переносном смысле. И это единственный повод для преувеличения ее роли.
30 декабря 2001 г., СПб., Андрей Битов
1. Новый Гулливер
Возраст и дата
Заключение
Предшествие Аввакума
Памяти В. Т. Шаламова
В РОССИИ, с чего началась современная русская литература, а тем более современная проза – до сих пор является предметом невыявленной дискуссии. Не с «Бедной» же «Лизы»… Не с Пушкина ли? Однако именно перед гибелью Пушкин отстаивал подлинность «Слова о полку…», и русская литература отскочила на семь веков вспять в своем возникновении.
«Слово» повествовало о том, как героя поймали, пленили, заточили, а он бежал.
Вопрос, возможно, не в том, когда она зародилась, русская литература, а – сколько раз она прерывалась.
В 1837-м и 1917-м, в частности.
В последний раз – в 1985-м…
Представьте себе такой постмодернистский роман: человека за убеждения сослали в полярную пустыню, где посадили в сырую и глубокую яму, за ним добровольно последовала жена, они там живут на глубине десять метров двадцать лет, провизию и питьевую воду охранники спускают в единственное оконце землянки, испражнения и прочие отходы выбрасываются наверх, в то же оконце, лопатой, баба внизу варит, жарит, парит, стирает, рожает, мужик внизу – проклинает, пророчествует, диссидентствует, пишет обращения и письма на свободу, туда, наверх, то начальству, то Господу Богу, то есть пишет, и пишет, и пишет этот самый роман о том, как его посадили в яму и как он в ней сидит…
Что за гибрид Кобо Абэ с академиком Сахаровым? Нет, это значительно раньше, чем даже про декабристов с их женами (1825–1856)…
Это XVII век, «Житие протопопа Аввакума».
До Свифта и Дефо.
Воистину Россия – родина постмодернизма. Не только слонов.
Первый русский писатель в современном смысле слова не был писателем, до тех пор пока его не посадили. Он стал писателем. В тюремной яме. На дне. В заточении. В заключении.
Ему повезло: ему не отрезали язык и не отрубили пальцы на правой руке, как всем остальным его подельникам. Правда, потом его сожгли, но он уже написал свое «Житие».
«Записки из Мертвого дома» будут написаны еще через два века и опубликованы тогда же, когда и «Житие…», в тот же год.
Толстой из зависти напишет «Воскресение». Чехов предвидчески отправится на Сахалин. Первопроходец.
В 1917-м ему было бы пятьдесят семь лет, в 1937-м – всего семьдесят семь.
Шаламов напишет, а Солженицын откроет Архипелаг.
Домбровский, Евгения Гинзбург, Синявский, Олег Волков, Буковский… великие тексты.
Рукописи не горят – горят писатели. Слово «литература» здесь не подходит.
ГУЛАГ как цивилизация…
Тогда уж лучше постмодернизм. Когда корень «пост».
После действительно ничего уже не может быть.
Больше человек не то что написать – пережить не способен.
Возможна ли литература после Освенцима?..
Только так. «Не в бревнах, а в ребрах церковь моя». Протопоп – Шаламов.
19 октября 1996 г.,
Принстон
125 лет «Мертвому дому»[1]
Перечитывая «Записки…»
Все, что пишу здесь о наказаниях и казнях, было в мое время.
Теперь, я слышал, все это изменилось и изменяется.
I
КНИГА ЭТА ПРОИЗОШЛА (именно произошла – как событие историческое) в тот же год, что и отмена крепостного права. Словно стоило объявить одно рабство отмененным, как открылась дверь во второе. Это – книга-дверь. Русское общество впервые узнало, что за дверью.
Масштабы этой сенсации, глубину этого потрясения трудно нам сейчас вообразить, настолько мы обо всем наслышаны и начитаны. О каторге в России в ту просвещенную пору ходили лишь темные слухи. Еще одно убедительное подтверждение роли книги в жизни человека. Не только то, что без книги жизнь исчезает в прошлом как память, но и то, что в настоящем жизнь без изображения ненаблюдаема.
Кино тогда не было. Его массовости, его информативности (пусть и далекой от истины). Люди жили себе и жили, в своем времечке и мирке, и вдруг накопившееся исподволь событие разрывало их сознание тем, что оно не только есть, но и всегда было. Хотя и сейчас случается подобное. Кто видел фильм Алана Паркера «Полночный экспресс» о судьбе молодого американца, заточенного в турецкую тюрьму, наверняка помнит неожиданные титры в конце фильма о
Предисловие к первому изданию «Записок…»