Шуршание философа, бегающего по своей оси. Юна Летц
пришлось открыть глаза и сразу же увидеть, что вокруг нет ни штор рубиново-серых, драматических, ни каменных картин, ни мерного шкафа, а под ним вовсе не кровать, но тупик. Сомнений не оставалось: это был полет. Предстояло выяснить: может, он во сне? и Талеб грубо вывернул кожу на руке, отчего стало так больно, как подлинная боль, и никаких признаков сновидения.
А чья-то рука продолжала возиться в его волосах, и тогда человек подумал: «Это, наверное, кто-то из знакомых. Увидел меня в зале ожидания, и теперь вот пугает так, шутит так». И он стал размышлять, кто бы мог оказаться на этом рейсе. Конечно, проще всего было развернуться прямо сейчас и посмотреть, но тогда вся интрига моментально исчезнет, а ему хотелось как-то подыграть остроумно: к примеру, дёрнуть эту руку и сказать: «Оливер-гулливер!» или «Эльза-стрекоза!», то есть застать их, в некотором смысле, врасплох.
Он вспоминал и раздумывал. «Кто бы мог полететь вот так, в середине недели, на север страны?.. Может быть, это Линда, пилюльный агент: она часто летает, путешествует так – оса, осень, осенило её махнуть куда-нибудь в глушь и – скука, сколько бы не летал, хоть и во сне; решила пошутить – глотнула виски, порылась в голове у приятеля… Вряд ли, она терпеть не может виски. Может, это Гир-мануфактурщик: он пьющий, и руки у него, как грабли для волос – можно шариться… Нет, это же чушь: Гиру удалили чувство юмора… Или не до конца удалили?»
Мужчина задирал глаза и пытался высмотреть именные отпечатки на пальцах, но – мрак и темнота: ничего не увидел. К тому же, кто теперь читатель по коже? Никто не читатель. На пальцах бы всё объяснить и побыстрей… Ногти хотел рассмотреть, определить, мужчина это или женщина. Сминался в кресле, выводил глаза из орбит, но рука ускользала, и выяснить ничего не удалось.
Если только осмелиться и пощупать её… «Рука же трогает меня, значит, она имеет повод трогать; почему бы и мне не попробовать?» Но у него такие обычные пальцы, рабочие кончики для познания (тыканием), и нужная температура как главное качество; он же ничего не поймёт там, ну, разве что кольцо встретится или знак, например, перо (синица сидела)… Хотя, какая синица, это же самолёт?! Но – небо; и это не место для синиц.
…Талеб хотел почесать голову, но там всё ещё была эта загадочная рука, и тогда он задумал встать, прямо вот так, с наскока. Оперся на подлокотники и выдвинул тело к самолетному потолку, иными словами, поднялся (сам не ожидал, что осмелится). Встал и смотрел на того шутника, который был логическим окончанием рукошутки.
Это была женщина зрелого возраста, довольно миловидная, с выдержанным лицом. Он был уверен, что видит её впервые.
Надо было решиться, но он стоял, как дурак, в проходе и всё смотрел на её руку с короткими ненакрашенными ногтями, и всё пытался додумать, что эта рука делала у него на голове. Версий практически не было: что-то про тик, но это никакая не версия. Нужно было проявить решимость, и он как раз захватил проявитель в этот раз, уверовал в личные силы и спросил:
– Простите, а что это было?
Вот так взял и спросил. Даже не поздоровался, даже в