Русская литература XVIII века. Учебно-методический комплекс. О. М. Буранок
и стилей.
Должное у классицистов исходит от действительного, но взятого в “высоких” моментах и преображенного по законам художественной идеализации. Философские сочинения А. Кантемира (“Письма о природе и человеке”), В. Тредиаковского (“Феоптия”) основаны на рационализме, то есть на абсолютизации человеческого разума и, наоборот, принижении чувства (разум не всегда может противостоять страстям) Философским источником и того, и другого трактатов был “Трактат о существовании и атрибутах бога” Фенелона, философа-рационалиста. Но русский классицизм не сводился даже на ранней его стадии только к рационализму, идеи раннего просветительства повлияли на него.
К середине 1750-х годов русские классицисты, особенно А. П. Сумароков, проявили интерес к эмпиризму и сенсуализму. Передовые идеи просветителей Монтескье, Вольтера увлекают русских мыслителей прежде всего потому, что блестящим образцом просвещённого абсолютизма было царствование монарха-преобразователя Петра Великого. Образцовыми авторами у Кантемира были Буало, Вольтер; у Тредиаковского – Буало, у Сумарокова – Расин. Рационалистическая идеализация мира у сатириков отходила на второй план, но доминировала в высоких жанрах. Последнее сказалось на противоречиях внутри классицизма. Например, в одах Ломоносова, с одной стороны, нарисован величественный образ России, глубоко правдивый поэтический образ, отразивший объективный ход отечественной истории, но, с другой стороны, воспевание “ничтожных наследников северного исполина” – Анны, Елизаветы, Петра III – не отражало реальности, но было задано этикой оды, её “советовательным” характером. Это стало определяющим для появления риторической струи в творчестве великого поэта, правда, при этом необходимо учесть дидактичность одописца, как, впрочем, и всей русской литературы XVIII века (жанр оды-программы). Это противоречие привело к возникновению придворных “карманных” одописцев типа В. Петрова и Е. Кострова (60—70-е гг.), но это же противоречие привело к упадку одыпанегирика, пока в неё не вдохнёт новую жизнь Г. Р. Державин (1779). Не случайно такой блеклой будет ода у Сумарокова, подлинного главы русского классицизма. Сумароков, Херасков, Майков и многие другие отойдут от оды, переключившись на драматургию, лирику, сатиру. Правда, в очень краткий период – начало 60-х годов – Екатерине II удастся убедить часть дворянства в своих прогрессивных начинаниях, что вызовет подъём оды, но это будет очень недолго. А у Николева [359. С. 97–98], Княжнина [356. С. 156–159], Плавильщикова [359. С. 105–106], Хемницера [356. С. 208–210] увлечение одой будет скоротечным, тенденция перехода к трагедии и низким жанрам станет определяющей, серьёзные художники перестанут считать оду ведущим жанром и навсегда откажутся от неё. Это станет определённым идеологическим демаршем русской литературы XVIII века в отношении к правительству.
В ведущем жанре русского классицизма – трагедии – ключевой проблемой станет проблема долга монарха. Достойным престола, с точки зрения ведущего трагика