Теоретическая и практическая конфликтология. Книга 3. Коллектив авторов
что вследствие человеческих и механических причин возможность непреднамеренной войны возрастает в критической ситуации.
Но разве сам по себе этот механизм не является своего рода устрашающей угрозой? Предположим, русские наблюдают, что каждый раз, когда они предпринимают агрессивные действия, напряженность нарастает, и эта страна переходит в состояние готовности к быстрым действиям. Предположим, что они верят в то, о чем они так часто объявляли, – что усиленный статус для наших и для их ответных сил может увеличить опасность несчастного случая или ложной тревоги, с их стороны или с нашей, или какого-нибудь инцидента, результатом которого будет война. Могут ли они не понимать, что в таком случае риск тотальной войны зависит от их собственного поведения, при этом он возрастает, если они ведут себя агрессивно, и уменьшается, если они ослабляют свое давление на другие страны?
Что касается этого конкретного механизма, заметьте, что повышается не риск того, что США решат начать тотальную войну, а риск того, что эта война начнется намеренно или нет. Даже если русские не ожидали бы намеренного ответного действия на поведение, которое они держали в мыслях, они чувствовали бы себя неспокойно из-за возможности того, что их действия могли привести к войне или инициировать некоторый динамический процесс, который мог закончиться лишь массовой войной или массовым выводом советских войск. Они не могли быть уверены в том, что мы и они сможем всецело предсказать последствия наших действий в чрезвычайной ситуации и держать под контролем ситуацию в целом.
Существует угроза, – если есть подобный механизм, – что мы можем действовать в крупном масштабе, но не обязательно будем. Эта угроза наиболее вероятна. Ее вероятность определяется тем фактом, что возможность развертывания большей войны в ответ на советскую агрессию не ограничивается возможностью нашего хладнокровного решения атаковать; эта угроза, таким образом, распространяется за пределы областей и событий, для которых действует преднамеренная угроза. Она не зависит от нашего предпочтения начать тотальную войну, или от нашего обязательства начать ее, в случае если русские ставят нас перед фактом умеренно агрессивного хода. Окончательное решение предоставляется «случайности». Оценивать, насколько успешно они и мы можем избежать войны при данных обстоятельствах, предстоит русским.
Эта угроза – если мы можем назвать этот механизм случайного поведения «угрозой» – имеет некоторые интересные особенности. Она может существовать независимо от того, осознаем мы ее или нет. Даже те, кто сомневается, была ли наша угроза массированного ответного удара потенциально сдерживающим средством незначительной агрессии в течение последних нескольких лет, но недоумевают, почему русские не причиняют больший вред, чем на самом деле, могут отметить, что на озвученную нами угрозу русские ответили дополнительной скрытой угрозой, так что война могла бы быть развязана