Семья Звонаревых. Том 1. Александр Николаевич Степанов
в спор с капитаном.
Фон Поппе вызвал к себе ефрейтора Семёновского полка и поручил ему помочь Блохину разыскать госпожу Борейко и доставить её на вокзал.
– Живо мне! Чтоб одна нога была здесь, другая – там.
– Я, Ваше высокоблагородие, плохо знаю Москву, – признался ефрейтор. – Дозвольте городового захватить с собой. Они хорошо знают здесь все ходы и выходы.
– Ладно, бери, – разрешил капитан и в свою очередь посоветовал достать извозчика, чтобы не тратить зря времени на ходьбу.
Блохин и ефрейтор-семёновец ушли.
Было уже больше восьми часов вечера, на дворе давно стемнело. На едва освещённых редкими керосинокалильными фонарями улицах было пустынно и глухо. Только одинокие патрули солдат и полиции неторопливо передвигались по тротуарам, держа наготове заряженные винтовки и ежеминутно ожидая выстрела из-за угла. В окнах домов тускло светились лампы и свечи. Электричества в городе не было.
Дул пронзительный, морозный ветер. Под ногами поскрипывал снег, в лицо хлестала мелкая ледяная крупа. Редкие пешеходы крались вдоль стен домов, с опаской прислушиваясь к ружейным выстрелам. Иногда пулемётная очередь разрезала сторожкую тишину.
Экипаж, на котором ехали Блохин, ефрейтор и городовой, долго петлял по затемнённым улицам и переулкам, прежде чем впереди показался тёмный силуэт какой-то церквушки.
– Вот и доехали, – сообщил извозчик. – Теперича сами ищите нужный вам дом.
– Вали вперёд! – распорядился семёновец, подталкивая городового в спину. – А мы тебя будем охранять от нападения.
Городовой барабанил во все выходящие на улицу парадные двери, но мало где отзывались на этот грохот.
– Боятся, черти! – ворчал городовой. – Грабителей развелось – страсть. Сами ж дружинники и грабят.
– Не может того быть, чтобы рабочие грабили! – возразил Блохин. – Это, наверное, настоящие грабители ходят под видом рабочих.
– Насмотрелись мы тут за эти дни, – вставил семёновец. – Идут вроде девки и бабы, а спрятались за угол – и бьют с винтовок как миленькие.
– Бабами, что ли, рабочие переодеваются? – поразился Блохин.
– Нет, самые что ни на есть настоящие бабы да девки под юбки ружья прячут и, чуть зазевался, бьют нашего брата беспощадно, – пояснил городовой.
– Выходит, весь народ в Москве супротив властей поднялся? – медленно, как бы размышляя, проговорил Блохин.
– Народ не народ, а разная там мастеровщина да железнодорожники, кое-кто из конторщиков, – сказал ефрейтор. – Словом, мелкота всякая, а порой и просто ребятишки. Вчера один сорванец, лет тринадцати, не более, офицера нашего укокошил, прямо из паршивого ливорверта в живот ему выстрелил. Помер тот офицер сегодня.
– А с мальчишкой что? – спросил Блохин.
– На штыки мы его подняли, вот что! – ответил ефрейтор. – Верещал, как поросёнок резаный. Не сразу мы его прикончили. Аж сейчас в ушах слышится, как вопил он…
Блохин внимательным взглядом глубоко запавших глаз посмотрел на семёновца.
– Жаль