Платник. Евгений Константинов
и заскользила по покатому берегу.
Если бы Ефим хоть немного замешкался, набравшие скорость санки могли докатиться до середины озера и даже до противоположного берега, но он успел схватить их за спинку, при этом едва не упал.
– Больше так не озорничай, – погрозил он дочке пальцем. – И посиди-ка лучше тут, пока я попробую рыбку поймать.
Долго рыбачить Ефим не собирался, просто после работы заглянул на озеро разведать, что да как. А вот завтра неплохо бы приехать сюда с утра пораньше, чтобы еще затемно на самых лучших местах расставить жерлицы с живцами-карасиками, после чего спокойно ловить на мормышечку окуньков да плотвичку весь короткий декабрьский световой день.
Озеро славилось приличными глубинами, чистейшей водой – благодаря бьющим со дна родникам, и главное – обилием крупной рыбы. Вот только добираться сюда было проблематично. Дорога имелась, но такая раздолбанная, что проще пройти полтора часа пешком, чем застрять на машине в такой колее, из которой ее только трактором вытащишь. Впрочем, ходили слухи, что в ближайшие год-два дорогу приведут в порядок. И в связи с этим у Ефима, жившего неподалеку, в деревне, появилась задумка взять озеро в аренду, запустить в него форель, карпа, толстолобика и организовать платную рыбалку – очень перспективный бизнес…
Сторожок на удочке Ефима дрогнул, и рыболов привычно сделал подсечку. Есть первый окунь! Хорошенький, граммов под сто пятьдесят, таких бы завтра штук двадцать поймать и, считай, рыбалка удалась. Но сегодня такого красавца можно и отпустить. Освободив окуня от крючка, Ефим кинул его в лунку и одновременно со всплеском услышал где-то за спиной:
– Папуль!
Даже еще, не обернувшись, Ефим догадался, что Ниночка провалилась в полынью. Ему самому довелось здесь пару раз искупаться зимой – из-за родников лед кое-где был гораздо тоньше, чем в других местах. Но Ефим-то считал для себя эти купания своего рода вынужденным развлечением, которое заканчивалось большим, чем обычно усугублением алкоголя – здоровья ради. Теперь в ледяной воде оказалась дочь!
Ефим не просто побежал, он понесся, отталкиваясь от скользкого льда, и, кажется, за свой стремительный рывок не успел хотя бы раз вдохнуть-выдохнуть. Ниночка бултыхалась в полынье посередине озера. Каким образом она очутилась именно в самом опасном месте, где мощные струи родника постоянно истончали лед, сейчас было неважно. Главное – спасти дочурку, пусть даже ценой собственной жизни. Но если бы все было так просто!
Лед не трещал и не ломался – ближе к полынье он просто сходил на нет, и в воде невозможно было разглядеть, где, собственно, его кромка. Для тонувшего и для спасающего это был самый худший вариант, тем более, если у спасателя не имелось веревки, которую можно было бы подбросить с безопасного расстояния.
– Сейчас, Ниночка, сейчас я тебя вытащу! – закричал Ефим.
– Папуля… – словно прощаясь, девочка взмахнула рукой и с головой погрузилась в воду.
– Нет! Нет!!! – заорал Ефим, сбрасывая куртку, чтобы немедленно прыгнуть в полынью.
Этого не понадобилось. Ниночка вдруг как-то вся разом с шумом выплеснулась на поверхность, причем, не просто так, а восседая на саночках. Только не на своих, раскрашенных дюралево-деревянных, а на других, словно бы созданных из цельной ледышки. И вся одежда на Ниночке была какая-то ледяная, голубовато-серебристая, только лицо девочки и одна ее рука, потерявшая рукавицу, выглядели живыми, все остальное – заледеневшим.
Рука дочурки тянулась к отцу, и Ефим, оказавшийся на самой кромке тончайшего льда, схватил ее, потянул на себя, но какая-то сила остановила движение, заставила отвести взгляд от Ниночки и перевести на полынью, в которой сначала вывернулся широченный рыбий хвост, а затем показалось старческое лицо, обрамленное колышущимися, словно водоросли, седыми прядями…
– А вы знаете, мужики, что самое интересное? – взял слово Геннадий Вакиридзе. – Самое интересное то, что Шишига оборзел в корягу! Кидает нашу рыбацкую братию на ровном месте! Нет, в свое время, он все правильно делал. Рыбку в озеро запускал в количестве, рекламу кое-какую осуществил, даже вон, в нашем любимом журнальчике она прошла, – Вакиридзе подмигнул Павлу, редактору упомянутого журнала. – Но реклама – одно, а на деле – что? Туфта полнейшая…
– Постой, ты объясни, в чем туфта-то? – обернулся с переднего сиденья долговязый парень по прозвищу Лыжник. – Намекаешь, что Шишига какую-то свою игру ведет? Типа…
– Да не намекаю я, – не позволив приятелю высказать мысль, взорвался Вакиридзе. – А прямо говорю – мухлюет барыга. Почему думаете вот уже сколько времени ни одной крупной форели никто из нас не поймал? Забыли уже, как она выглядит!
– Ловить не умеем, – бросил сидевший за рулем Женька Голубев.
– Чего?! – возмутился Геннадий. – Это мы-то ловить не умеем? Это Неспокойный ловить не умеет? Который на рыбалке чаще, чем на работе бывает!
– Почему же тогда мелочевка попадается, а крупняк, словно весь перевелся? – поинтересовался Павел.
– Да не перевелся крупняк! Просто Шишига какую-нибудь хитрость придумал,