Рабы Парижа. Эмиль Габорио
чем больше мы будем им предаваться, тем ужаснее предстанет перед нами действительность.
Этим «мы» Маскаро хотел отождествить свою личность с личностью графа и тем самым спровоцировать какую-нибудь вспышку. Но тот ответил на эту дерзость лишь презрительной улыбкой.
– К большому несчастью для вашей светлости, барон не ограничивается тем признанием, которое вы только что выслушали. Но вот что изложил он далее… Не хотите ли послушать?
– Читайте, пожалуй!
– Через три дня, когда барон уже мог прийти в себя, он, в частности, писал:
«Год 1842. 29 октября. Здоровье мое меня беспокоит. Меня не покидает мысль о деле, связанном с Октавием Мюсиданом.
Я был вынужден тогда давать ложные показания судьям. Это крайне неприятно. Эти люди видят нас насквозь.
Я с ужасом замечаю только теперь, как необдуман и легкомыслен мой поступок. Чтобы не сорваться, необходимо вызубрить свои показания назубок.
Людовик – вот кто хорошо и умно себя держит. Он весьма крепкий малый… Было бы недурно и мне обзавестись таким слугой.
Я едва смею выходить из дома, до того меня мучит мысль, что все люди будут расспрашивать меня о случившемся.
Я ужасно скучаю…»
– Ну, и как вам нравятся эти размышления, ваша светлость? – спросил Маскаро, все так же дерзко улыбаясь.
Граф промолчал.
– Оканчивайте ваши чтения, милостивый государь, – заметил он совершенно спокойно.
– О, с огромным удовольствием! Третий параграф, хотя и короток, однако довольно важен… Вот что он пишет месяц спустя после совершившегося преступления:
«1842 год, 23 ноября. Я только что вернулся из суда. Октавий освобожден и оправдан.
А Людовик был воистину замечателен: он так ловко и правдоподобно объяснял все случившееся, что никто даже не заподозрил подлога и лжи. Нет, как бы то ни было, но я не рискну взять его к себе в услужение – он чересчур уж хитер и смел…
…Затем наступила моя очередь говорить. Я должен был поднять руку и произнести клятву, что буду говорить одну правду, однако, не мог преодолеть своего душевного волнения.
Что такое клятвопреступник – надо испытать на самом себе. Я едва мог поднять руку: она казалась мне тяжелее свинца. Возвращаясь на свое место, я задыхался – так, будто взошел на высокую гору, пульс мой едва ли делал сорок ударов в минуту. Вот до чего могут довести злоба и невоздержанность. Нет, никогда не следует уступать первому порыву страстей».
– Действительно, барон Кленшан свято исполнил эту обязанность. В течение целого года он писал об этом в своем дневнике. Мне рассказывали это люди, в руках которых находился этот дневник…
Уже в который раз Маскаро старался дать заметить графу выражение «эти люди», но тот все никак не хотел поинтересоваться, что это были за люди и какова их роль в этом деле. Это было непостижимо и отчасти беспокоило даже Маскаро.
Граф, между тем, поднявшись со своего места, принялся ходить взад и вперед по комнате. То ли он хотел обдумать свою мысль, то ли хотел показать Маскаро, насколько свободен от волновавших