Крокодил. Марина Ахмедова
лежали груди, объемные и, судя по всему, потные. Анюта выпустила пивную отрыжку.
– Мама, что вы стоите? Идите, садитесь, – торжественно сказал Лешка, показывая на кресло.
Женщина села боком к Анюте.
– Вот жена моя, Анюта, – сказал Лешка, глотнув воздуха. – А это – мать моя…
– Какая мать, я не поняла! – повысила голос Анюта.
– Рот закрой! Я кому сказал, рот закрой! – заорал Лешка высоким голосом.
– А че я рот должна закрывать?! Какая мать, спрашиваю!
– Рот, я сказал, закрой!
– Свой, я сказала, закрой!
– Ты че, блядь такая… Ты че, блядь, за разговоры тут при матери моей?! – Лешкин голос поднялся почти на женскую высоту.
– Какая мать? Ты ее первый раз видишь!
– Твое какое дело? Твое собачье какое дело? Я спросил, твое, блядь, какое дело? – на Лешкиной груди появились розовые пятна, похожие на узоры с материнской футболки.
– Такое мое дело! – крикнула Анюта.
Женщина молчала, а Анюта переводила возмущенный взгляд с нее на Лешку. Щеки у Анюты покраснели, и она начала задыхаться.
– Какое твое, блядь, дело?! – крикнул Лешка и потряс в воздухе руками.
Анюта промолчала. Женщина опустила голову ниже, чуть наклонив вбок. Она раскачивалась – с усилием и внезапно откидывая голову, которая все равно клонилась вниз, словно на спине у нее лежал камень.
– Какое твое дело собачье? – повторил Лешка, поперхнувшись.
– Никакого, – мрачно ответила Аня.
– Тогда пасть заткни!
Все замолчали, тишина сделалась давящей, как будто на комнату тоже лег камень. Мать не шевелилась. Лешка подошел к окну и отдернул занавеску. Свет впрыснулся и потек, но до противоположной стены не дошел, остановившись у ног женщины. Она отдернула их, как обожженная. Дневной свет смягчил ее надутый живот. Разводы на Лешкиной коже поползли по плечам и вниз – по рукам.
– Че ты тогда на мать мою наезжаешь? Ты кто такая, чтоб мать мою попрекать? – крикнул Лешка, встав к матери спиной.
Лешкины глаза выпучились. Как будто он просил Анюту о чем-то. Зрачки расширились и светились. Словно Лешка, отдернув занавеску с окна, впустил в глаза весь дневной свет, и только остатки потекли по комнате, захватив Анюту, но материных ног едва коснулись.
– Какая она тебе мать?! – истерично закричала Анюта. – Приперлась, такая умная, на все готовое! Где она раньше была?
– Че ты мне? – Лешка присел, словно колени его внезапно ослабли, выставил в стороны пятнистые руки. – Че ты мне… – он захлебнулся и шевелил губами, как будто хотел сказать слишком много, но слишком много за раз не выходило. – Че ты мне, сука, блядь…
– Сам такой!
– Ах ты, сука… Ах ты, блядь… – задыхался он и глотал воздух. – Ах ты, блядь, тварь последняя… Задохнись, я кому сказал! – Лешка смотрел на Анюту так, будто это ее, а не мать свою, видел в первый раз.
– Как за воровство отмазывать, так сразу мой папа! Теперь пусть тебя твоя мать отмазывает! Мой отец больше палец о палец для тебя не ударит!
– Че