365 лучших сказок мира. Братья Гримм
хвост, прикрепленный к шлему центуриона, и стащил с головы Парнезия эту блестящую каску.
– Благодарю, шутник, – произнес воин, покачивая своей темной курчавой головой. – Так мне прохладнее. Теперь повесь его.
– Я рассказывал твоей сестре, как поступил в армию, – обратился Парнезий к Дену.
– Вам пришлось держать экзамен? – живо спросил его Ден.
– Нет. Я просто пошел к отцу и сказал, что мне хочется поступить в дакийскую конницу; я видел дакийских кавалеристов в Акве Сулис, но отец посоветовал мне начать службу в регулярном римском легионе. Надо сказать, что я, как и многие из наших молодых людей, недолюбливал все римское. Рожденные в Риме офицеры и чиновники гражданской службы смотрели на нас, уроженцев Британии, как на низшую расу, как на варваров. Я это сказал отцу.
– Знаю, что ты говоришь правду, – ответил он, – только помни, что в конце концов мы – люди старинного рода и обязаны служить империи.
– Которой? – спросил я. – Еще до моего рождения мы раскололи нашего орла.
– Что это за воровские речи? – заметил отец. Он ненавидел условный школьный язык.
– Я хотел сказать, господин мой, – продолжал я, – что у нас один император в Риме и уж не знаю, сколько императоров в отдаленных провинциях. За которым должен я идти?
– За Грацианом, – ответил отец. – Он, по крайней мере, человек отважный и благородный.
– Да, да, – проговорил я, – но он превратил себя в скифа, поедающего сырое бычье мясо.
– Где ты это слышал? – спросил меня отец.
– На водах, – произнес я.
Действительно, это была правда. Наш драгоценный император Грациан окружил себя скифскими телохранителями, одетыми в звериные шкуры, и до того восхищался ими, что стал носить их одежду. Подумайте, это в Риме-то! Также плохо было бы, если бы мой собственный отец раскрасил себя синей краской.
– Что за важность – платье, – заметил отец, – платье еще не велика беда. Все это началось раньше вашего времени и раньше моего. Рим забыл своих богов и должен понести наказание. Великая война с раскрашенным народом началась в год уничтожения храмов наших богов. Мы победили раскрашенный народ в тот год, когда храмы были снова возведены. Вернемся еще дальше назад…
Тут он вспомнил время Диоклетиана, и если верить ему, следовало бы думать, что сам вечный Рим был на краю разрушения только потому, что некоторые люди приобрели широкие взгляды.
Я ничего об этом не знал. Аглая не учила нас истории нашей страны. Ее ум занимали только древние греки.
– У Рима нет надежды, – в заключение произнес отец. – Он позабыл своих богов; но если боги простят нас, живущих здесь, мы, может быть, спасем Британию. С этой целью мы должны сдерживать раскрашенный народ. Вот потому-то я, как отец, говорю тебе, Парнезий, что раз твое сердце склоняется к военной службе – твое место с мужчинами на стене, а не с женщинами в городах.
– На какой стене? – в один голос спросили Ден и Уна.
– Отец говорил о стене, которую мы называем стеной Адриана. Позже я расскажу вам