Мэри Поппинс с Вишневой улицы. Памела Трэверс
фантазии обе стороны улицы.
В тот день было холодно, но ясно, и Спичечник рисовал. Он как раз заканчивал два банана, яблоко и королеву Елизавету, завершая ею целую галерею картин, когда Мэри Поппинс подкралась к нему сзади на цыпочках.
– Эй! – тихо окликнула она Спичечника.
Он ничего не видел и не слышал, он только что пустил по бананам коричневые точки и теперь тем же мелком выписывал кудряшки королевы Елизаветы.
– Кхе, – кашлянула Мэри Поппинс, как умеют кашлять только истинные леди.
Спичечник вздрогнул, поднял голову и увидел ее.
– Мэри! – воскликнул он, и по его голосу вы сразу бы поняли, что Мэри Поппинс играет в его жизни очень важную роль.
Мэри Поппинс потупилась и мыском туфли дважды провела по асфальту. Потом улыбнулась мыску, но улыбка была такая, что мысок с огорчением признал – эта улыбка явно предназначена не ему.
– Сегодня мой день, Берт, – сказала Мэри. – День отдыха. Ты разве не помнишь?
Спичечника звали Бертом. По воскресеньям же его величали Герберт Альфред.
– Конечно помню, Мэри! – воскликнул он. – Только видишь что… – Он замолчал и грустно посмотрел в свой картуз, лежавший на тротуаре рядом с последней картиной: в нем поблескивал всего один двухпенсовик.
– Это все, что у тебя есть, Берт? – сказала Мэри Поппинс, и голос у нее был такой веселый, что Берт никогда бы не догадался, что и ей грустно.
– Да, все, – отозвался Берт. – Выручка сегодня совсем плохая. Посмотри, ведь, казалось бы, как не раскошелиться, узрев такую прелесть! – И он кивнул на королеву Елизавету. – Так-то вот, Мэри, – вздохнул он. – Боюсь, что сегодня я не смогу угостить тебя чаем.
Мэри Поппинс вспомнила про пончики с малиновым вареньем, которыми угощалась каждый выходной, и чуть было не вздохнула, но вовремя спохватилась, увидев лицо Спичечника. И ловко обратила вздох в лучезарную улыбку.
– Это ничего, Берт, – сказала она. – Не расстраивайся. Я и не хотела пить чай. Что за удовольствие распивать чаи! Пустая трата времени.
Согласитесь, Мэри Поппинс повела себя очень благородно – ведь она так любила пончики с малиновым вареньем!
Спичечник тоже так подумал, он взял ее обтянутую белой перчаткой руку в свою, крепко пожал. И они вместе стали рассматривать чудесные цветные картинки.
– Сейчас я тебе покажу такую прелесть! Ты еще не видела, – с гордостью сказал он, подводя ее к горе: вершину горы одевал снег, а склоны были усеяны огромными розами, на которых сидели зеленые кузнечики.
На этот раз из груди Мэри Поппинс вырвался вздох, который нисколько не мог огорчить ее друга.
– О, Берт! – прошептала Мэри. – Восхитительно!
Этим словом Мэри Поппинс хотела сказать, что картина Берта достойна висеть в Королевской Академии (и Берт понял ее) – такой большой комнате, где люди выставляют свои картины. Кто хочет, может прийти и любоваться; на них долго смотрят, долго-долго, и вдруг кто-нибудь говорит: «Ах, боже, как похоже!»
Спичечник