По ту сторону жизни. Андрей Ильин
покачал головой Отец Народов.
– Да, к сожалению. Но очень действенный, – тихо сказал профессор. – И еще круговая порука. Если кто-то из охраны предавал хозяина, то все его товарищи, которые были подле него и вместе с ним, подлежали мучительной, публичной казни. Чтобы они следили друг за другом и не покрывали отступника, даже если это только подозрение.
– Стало быть, в слуги надо брать тех, у кого семьи большие, чтобы братья и сестры, мать с отцом живы и жена с детьми. И чтобы связи не были прерваны, – задумчиво сказал товарищ Сталин.
– Зачем большие? – не понял профессор.
– Чтобы понимал, если предаст, семья его пострадает. В ссылку поедет. Или…
И стал прищур у «Хозяина» иной, с отблеском металла, отчего профессор мурашками пошёл, хоть не в бараке промёрзшем сидел, а в кабинете кремлёвском. Но до барака того из Кремля – рукой подать.
– Что еще скажете, профессор?
– Если про охрану, то телохранителей и ближнее окружение правители в Средневековье предпочитали набирать из своих родственников, родов или народностей, считая, что они будут защищать своего господина гораздо лучше, чем наёмники, из опасения что инородцы, если к власти придут, всех их вырежут. И это были вполне обоснованные опасения, чему есть масса примеров в истории…
– Спасибо, профессор. Мне было очень интересно с вами поговорить. Но в конце хочу немножко оспорить вашу математику – не всегда история идет по спирали, не всегда повторяется. Любую спираль можно выправить и куда надо загнуть. Мы теперь строим такое государство, какого еще не было в истории человечества. И смею вас уверить – непременно построим. И никакие ваши спирали нам, нашему народу, не указ.
– Да, конечно, товарищ Сталин. Наш строй… наш народ… Мы являем собой новый беспрецедентный опыт исторического прорыва, который…
– Следующий…
Суров командировочный из Москвы, ни с кем не общается, слова лишнего не говорит, в кабинет не допускает. И не понять, кто он по званию и откуда, потому что в гражданке. Может, майор, а может, и полковник. Другие приезжают и сразу за стол с водкой и разносолами или в баньку с дорожки, куда зэчек посимпатичнее пригоняют, чтобы спинку приезжему потереть. На то в каждом лагере три-четыре балерины или актрисы имеются, с мордашками симпатичными, которых на общие работы не гоняют и в телогрейки не рядят, а шелковые платья, белье кружевное и чулки фильдеперсовые выдают. А этот – наотрез. Сел в кабинет, делами обложившись, и зэков к себе гоняет.
– Фамилия?
– Заключённый номер…
– Я у тебя фамилию спрашиваю. Человеческую.
– Зинчук. Пётр.
– Садись, Петя, говорить с тобой будем.
Садится Пётр на самый краешек стула. На следака смотрит. Но больше на стол, где в тарелку банка тушёнки вывалена – лежит горкой, мясо и желе… И хлеба куски стопкой, не местной зоновской выпечки – из мякины с отрубями, а настоящий, с воли. И запах ноздри щекочет так, что слюна с губ капает.
– Давай