Пейзажи этого края. Том 2. Мэн Ван
следует свой баланс счетов. Конечно, с тех пор как ты в деревне, ты ведешь себя в целом хорошо. И впредь запомни: не задирай хвост и тебя не обидят. Если только сам не будешь напрашиваться, искать неприятностей, например – писать всякие мутные анонимные письма. Я понятно говорю?
– Хорошо… – Майсум заморгал.
Кутлукжан хотел идти, но Майсум остановил его – держал за край одежды и скромно, но очень интимно, как бы по секрету говорил:
– Товарищ начальник большой бригады, уважаемый брат бригадир. Мне очень нужно задать вам один вопрос. Раньше я был руководящим работником, эта тема давно закрыта. Сейчас я самый-самый простой-простой мелкий персонаж. А вы исполняли на селе – и сейчас еще исполняете – руководящие должности; вы старше меня и по возрасту, ваш уровень выше моего, вы для меня – образец, по которому я учусь. Я хочу сказать, что в уезде Нилка у меня есть родственник, двоюродный брат по матери; он в прошлом занимался мелкой торговлей, а перед Освобождением разорился и пошел в батраки… Вы только, пожалуйста, не нервничайте, дослушайте, что я вам скажу. Потом он стал активистом, кадровым работником, членом партии. Во время демократических реформ он для вида боролся с помещиками и баями, но тайком продолжал с ними якшаться. Ну кто знает, какой бес выел ему все мозги… Когда дошло до 1962 года, он встал двумя ногами на разные лодки: открыто он по-прежнему был ответственным работником народной коммуны, а втайне – вместе со спецагентом Общества советских эмигрантов… ну да ладно, я очень путано говорю. Если коротко – вот такие за ним непотребства. Так позвольте спросить, уважаемый старший брат начальник большой бригады, – если эти факты проявятся, его, ведь, наверное, не расстреляют? Нет? Нет, конечно, я думаю, не станут…
В одно мгновение в глазах у Кутлукжана потемнело, сильно загудело в ушах – как от первой глубокой затяжки коноплей. Его глаза налились кровью, он крепко ухватил Майсума за длинную тонкую мягкую и холодную, как у мертвеца, руку, словно взбесившийся медведь, готовый разорвать жертву в клочья.
Майсум легонько оттолкнул Кутлукжана, вернулся к столу, собрал книгу учета, счеты и таблицу, взял висячий замок и оставленную начальником на столе тыковку:
– Мне надо идти за тушью, и еще дощечек настрогать. Пожалуйста, горляночку свою возьмите. Когда будете уходить, не забудьте запереть дверь.
Майсум изогнулся всем телом и легко и бесшумно выскользнул наружу.
…Кутлукжан выбрался на улицу. Как он оказался на улице? Эти медленно передвигающиеся ноги – это его ноги? Голова кружилась, тошнило, тело ватное и немощное, дыхание прерывистое, тяжелое. Что это за место? Это разве знакомая дорога от мастерских до его дома, по которой он ходил сто тысяч раз? Откуда взялся этот совершенно незнакомый мир? В нем одни давящие черные тени. Эти, высокие и длинные, это деревья? А так похожи на выстроившихся мрачной шеренгой асуров[5]… Эта большая широкая тень – корова или свирепый оборотень? Что за звуки? Арба скрипит? – так похоже на голос толстого
Демоны в индуизме.