Оркестр меньшинств. Чигози Обиома
о ее любви к нему, которыми я осенял его голову, он продолжал бояться. Я не мог ему сказать, что сделал. Чи не может общаться со своим хозяином напрямую. И человек даже не понял бы меня, поступи я так. Мы можем только осенять их мыслями, и если хозяин сочтет их разумными, то может в них поверить. И вот я смотрел беспомощно, как он идет с часто бьющимся сердцем и боится, что она исчезнет, как Моту. Дня три он проявлял забавное любопытство к своему телефону, ждал ее звонка. Потом на четвертый день, когда он спал на диване в гостиной, раздался звук подъезжающей машины – чей-то автомобиль въехал на его компаунд и остановился у его дома. Солнце село, и тени, которые вырастали днем, уже состарились. Он посмотрел в окно, увидел машину Ндали и вскрикнул: «Чукву!» Он совсем недавно съел ланч, и на табурете рядом с ним все еще стоял пластиковый кувшин с водой, в воде плавал пустой маленький пакетик, в котором прежде были земляные орешки, и пластиковый пакетик с порошковым молоком «Коубелл». Он поставил кувшин в раковину на кухне. Потом побежал в свою комнату и надел брюки, лежавшие на кровати. Быстро посмотрел на себя в зеркало на стене в своей комнате, благодарный Санди за то, что тот двумя днями ранее все-таки подстриг его. Когда он побежал в гостиную, его взгляд упал на синюю коробку с сахаром-рафинадом, она стояла полузакрытая в середине стола рядом с круглым пятном. Потом он посмотрел на ножку стола, возле которой лежал пластиковый пакет с нитками, иголками и маленьким мешочком с гвоздями. Он бросился убирать все это, а она тем временем постучала в дверь. Он снова вернулся через мгновение и оглядел комнату – не осталось ли еще чего, и когда не нашел ничего такого, что можно было бы быстро исправить, побежал к двери, все еще держась за сердце, пытаясь успокоить его. Наконец он открыл дверь.
– Как вы меня нашли? – спросил он, когда она вошла.
– Вы разве живете на луне, мистер-мэн?
– Нет, но как, мамочка? Дом в глубине, а номера плохо видны.
Она покачала головой, улыбаясь едва заметной улыбкой. Потом произнесла его имя, растягивая звуки, как это делает ребенок, который учится говорить:
– Но-н-со. Вы меня пригласите сесть?
Он снова обшарил глазами комнату и кивнул. Она села на большой диван у окна, а он остался стоять у дверей, словно прикованный к месту. Потом почти сразу же она поднялась и стала обходить гостиную. А он, глядя на нее, забеспокоился, не уловит ли она запах, висевший в воздухе. Он смотрел на ее нос – не морщит ли она его, не прикрывает ли рукой. Потом он с еще большей тревогой увидел на стене заметное пятно. Он боялся, как бы это пятно не оказалось птичьим пометом. Он двинулся с места, встал, закрывая собой пятно, за улыбкой пряча беспокойство.
– Вы живете один, Нонсо?
– Да, я живу один. Только я. Моя сестра не появляется, разве что дядюшка иногда, – быстро проговорил он.
Ее кивок не означал, что она внимательно слушает: он говорил, а она направилась на кухню. Когда он подумал о состоянии кухни, сердце у него упало. Все четыре стены под потолком были покрыты паутиной, почерневшей от сажи, отчего казалось, что пауки