Тест Тьюринга. Александр Никонов
«не случится»… Неужели ты не понимаешь, что никакой психолог тебе не поможет! Я же тебя знаю, – она размахивала двумя вилками, а я ждал, когда одну из них она передаст наконец мне. – С ней ты только варишься и крутишься снова и снова во всем этом. Вместо того, чтобы все это смыть к чертям новым местом, новыми людьми, новыми впечатлениями…
– Ну, люди-то меня теперь везде узнают, на улицу страшно выходить после того, как моя рожа почти месяц мелькала по всем экранам и газетам… Вилку дай.
– Что? На… Но ты же понимаешь, что я права! Здесь тебе все об этом напоминает, ты маешься от безделья. Того гляди, телевизор начнешь смотреть.
– Ну, до этого я уж не опущусь. Я же не американец… Кстати, у меня есть акцент?
– В смысле? Какой акцент? О чем ты вообще говоришь? С тобой невозможно серьезно…
– Русский акцент. Когда я на английском говорю, ты можешь уловить акцент?
– Не знаю, – Лена взяла солонку, подержала и поставила обратно. Она делала так уже вторую неделю. Каждое утро. И это, вместе с ранним просыпанием, было ее второй странной привычкой, появившейся за столь короткий срок. – По-моему, нет у тебя акцента. Мне трудно сказать. Я не носитель. Но мне кажется, нет. А что?
Я проводил глазами отставленную ею обратно солонку, так и не проронившую ни одной белой крупинки.
– Моя психологиня сказала, что у меня по этому поводу комплекс, – соврал я. Ну, не совсем соврал, просто сильно преувеличил. Додумал, скажем так.
– Правда? – Лена не удивилась. Спросила механически. И это означало, что вопрос моего акцента ее ничуть не волнует. Как он не волновал никого и никогда в этом городе. И меня самого тоже до позавчерашней встречи с Джейн. – Она так сказала?
– Ну, как сказала… Намекнула. А может, я сам это выдумал. Когда случайно разговор коснулся.
Ленка на секунду задумалась, перестала жевать, вилка подвисла в воздухе.
– Если у тебя скрытая тревога по поводу твоего акцента, это может означать, что ты не удовлетворен собой и своей жизнью, потому что подсознательно считаешь себя хуже других.
И снова начала есть в том же обычном темпе. Это было чисто теоретическое умствование доморощенного психолога, имеющего в анамнезе вместо диплома прочитанную стопку популярных книг по психологии и полпуда женских журналов с тестами. Если бы Лена и вправду думала, что я несчастен с ней, разве сказала бы об этом? И разве стала бы с тем же спокойствием поглощать несоленую яичницу?..
– А почему ты перестала ее солить?
Ленка на долю секунды сбавила темп, отправила последний кусок в рот и быстро взглянула на меня. Что-то изменилось в ее лице, но я не понял, в какую сторону.
Она положила вилку.
– Ну, во-первых, соль вредно, и давно надо было… Во-вторых, невкусного меньше съешь.
Я не перебивая смотрел на нее, ожидая главного. Ведь привычка эта появилась у нее только после всего случившегося со мной.
– Наконец, это с моей стороны… ну как бы жертва судьбе. Чтобы у тебя все закончилось хорошо. Ты же знаешь, как я люблю